Византийская литература. Литература византии Византийская литература vii-ix вв

3. Древнерусская литература и византийская традиция о мусульманской цивилизации Дело было не только в том, что арабистические познания греков и византийцев никогда не стояли высоко: обыкновенно они ограничивались сведениями об исламе, чаще всего в искаженном виде, и

ВИЗАНТИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА второй половины IX–XII вв.

ВИЗАНТИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА второй половины IX–XII вв. Период византийской истории в три с половиной столетия от середины IX до начала XIII в. историческая наука определяет как период окончательного оформления и расцвета феодализма . Этот период имеет резко очерченные

ВИЗАНТИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА XIII–XV вв.

ВИЗАНТИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА XIII–XV вв.

Со второй половины IX в. византийское общество вступает в период стабилизации. Новая Македонская династия (с 867 г.) устанавливает сравнительно крепкий централизованный режим. Поднимающиеся из упадка города сменяют монастыри в функции культурных центров; снова возрастает значение светских элементов культуры. После трехвекового перерыва возобновляется интерес к классической древности, насаждаемой такими эрудитами, как патриарх Фотий (ок. 820 - ок. 891), его ученик Арефа (ок. 860 - после 932) и враг Арефы Лев Хиросфакт (IX-X вв.). О возрождении филологических интересов красочно свидетельствует эпиграмма некого Комиты, характерная не только своим содержанием, но и правильностью своей просодии:

Нашел Комита рукопись Гомерову,

Негодную, без знаков препинания;

Засев за труд, он все прилежно выправил,

Отныне для усердных переписчиков

Пособие готово достоверное.

(Перевод С. Аверинцева)

Патриарх Фотий, виднейший церковно-политический деятель своего времени, испытавший и власть, и ссылку, инициатор разделения православной

и католической церквей, находил в своей бурной жизни время делать подробные записи о попадавшихся ему старых языческих и христианских книгах. Вот как он разбирает стиль Ливания: «Писатель этот полезнее для изучения в своих речах, написанных для упражнения и на вымышленные поводы, нежели в прочих. Дело в том, что в последних излишняя и неумеренная отделка погубила непринужденную - если позволительно так выразиться, безотчетную - прелесть слога и повела к невразумительности, проистекающей то от ненужных добавлений, то от вредящих самой сути сокращений. При всем том и в этих своих речах он являет собой мерило и столп аттического красноречия». Таким образом, Фотий аннотирует 280 различных сочинений; собрание этих записей называется «Мириобиблион, или Библиотека». Как и члены его кружка, патриарх совмещал ученые занятия с поэтическими.

О поэтическом даре свидетельствуют стихи Арефы, ученого-филолога, политика и епископа Кесарии, которому, кстати, мы обязаны переписанными по его заказу с уникальных рукописей лучшими дошедшими до нас списками текстов Платона, Евклида, Лукиана и других классических авторов. Этот эрудит обратился к давно уже заброшенной форме эпиграммы в элегических дистихах.

Ученым и поэтом был Лев Философ (начало X в.). Этому придворному императора Льва Мудрого принадлежит ряд эпиграмм на чисто книжные темы (об Архите, о Платоне, об Аристотеле, о Порфирии, об Аристотелевых дефинициях и т. п.). Его анакреонтическая поэма на бракосочетание Льва Мудрого изобилует античными реминисценциями: невеста императора - «новая любезная Пенелопа», поэт славит ее и жениха на «лире Орфея», призывая при этом «светоносного Гелиоса».

Придворная жизнь Византии X в. запечатлена в памятнике, который приходится упомянуть за его ценность не столько в историко-литературном, сколько в историко-культурном отношении: это трактат, известный под заглавием «О церемониях» (заглавие подлинника - «Изъяснение императорского церемониала») и приписываемый императору Константину VII Порфирогенету (Багрянородному, царствовал в 913-959 гг.). Принадлежность этой кодификации обрядов константинопольского двора царственному автору сомнительна, но памятник несомненно принадлежит X в. (скорее 2-й половине), хотя включает много более раннего материала. Эстетика церемонии, столь важная для византийской жизни и для византийского искусства, нашла здесь убежденное выражение: если императорская власть, говорится во вступлении, выступает в убранстве «должного ритма и порядка», империя воистину отображает гармоническое движение созданного богом космоса.

После нескольких поколений эпиграмматистов-версификаторов на рубеже X и XI вв. появляется настоящий поэт, которому удается соединить блеск традиционной формы с творческой индивидуальностью: это Иоанн Кириот, за свои математические занятия прозванный «Геометром». Иоанн занимал придворную должность протоспафария и жил политическими страстями своего времени, хотя к концу жизни стал священником и достиг сана митрополита. Его эпиграммы характеризуются античной стройностью образной системы:

Сходны жизни и моря пучины: соленая горечь,

Чудища, зыби и мрак; в гавани краток покой.

Моря дано избежать; но на каждого демон воздвигнет

Бури мирские, - увы, много страшнее морских.

(Перевод С. Аверинцева)

Должен свято хранить три блага муж непорочный:

В сердце своем - чистоту; тихую скромность - в очах;

Сдержанность - в речи спокойной. Кто все соблюл и усвоил,

Много богаче, поверь, Креза лидийского тот.

(Перевод С. Аверинцева)

Забавный пример словесной игры в средневековом вкусе представляет собой двустишие «На вино», где каждому слову первой строки противопоставлен такой же по порядку член перечня во второй строке (такие же стихи сочиняли и на средневековом Западе):

Ты - храбрость, юность, бодрость, клад, отечество:

Для трусов, старцев, хилых, нищих, изгнанных.

(Перевод С. Аверинцева)

Начало XI в. было ознаменовано волной монашеской реакции против мирских, антикизирующих тенденций византийской культуры. Именно это время дало одного из виднейших мистиков Византии, которому традиция присвоила почетное наименование «Нового Богослова», тем самым как бы приравнивая его к апостолу Иоанну Богослову и отцу церкви Григорию Богослову, - Симеона (949-1022). В поэзии Симеона Нового Богослова, славящей самоуглубление аскета, достигает предельного развитая характерная византийская мистика света:

Я сижу в моей келейке

Целодневно, целонощно.

И со мной любовь незримо,

Непостижно обитает:

Вне вещей, вне всякой твари,

Но во всем и в каждой вещи,

То как жар, как пламя в блеске,

То как облак светозарный,

Под конец же - слава солнца...

(Перевод С. Аверинцева)

В мировоззренческом, в религиозно-философском аспекте Симеон - традиционалист; он не только строго приемлет все предания монашеской мистики, но потаенными нитями связан с древним неоплатонизмом, с позднеантичным переживанием внутреннего света духовности. Но в плоскости литературной ему было мало дела до классических традиций, возрождаемых книжной поэзией. Симеон вводит в поэзию простонародный размер, которому предстояло большое будущее - ямбический пятнадцатисложник, так называемый политический стих («политический» и значит «простонародный»).

Но время, когда творчество вне классицистических норм было мыслимо лишь в русле церковно-монашеской литературы, как раз в эпоху Симеона подходило к концу. К X в. происходит обновление византийского фольклора, заново осваивающего воинско-героическую тему. Предпосылкой этих сдвигов в народном творчестве было усиление военно-феодальной знати и общественного значения войны в обстановке успешных войн с арабами от первых побед Василия I (867-886) до взятия Георгием Маниаком Эдессы в 1032 г. Вырабатывается новый для Византии идеал жизнерадостного молодца-воина, разумеется, преданного православной вере, но на чисто мирской лад, без тени монашеского смирения, и готового разговаривать как равный хоть с самим императором. Песни, воспевающие таких храбрецов, распевались уже на грани IX-X вв.: упоминавшийся выше ученик Фотия Арефа Кесарийский жалуется на обилие сказителей, чьи простонародные напевы оскорбляли его изысканный вкус. По-видимому, к этой эпохе относится песнь «О сыне Армуриса», сохранившаяся в рукописи XIV-XV вв. Эта средневековая греческая «былина» вдохновлена воодушевлением реванша, взятого в войнах с арабами. Сюжет ее вкратце таков: малолетний Армурис, сын витязя Армуриса, двадцать лет томящегося в арабском плену, просит мать отпустить его «в наезд»; он доказывает свою силу, согнув богатырский лук отца, и на заповедном отцовском коне отправляется в путь. Переправившись через Евфрат и увидев сарацинское войско, он во имя рыцарской чести отказывается от внезапного нападения:

Раздумывает молодец, раздумывает, молвит:

«На безоружных не пойду - не то они сошлются,

Что безоружных я застиг, и чести в этом мало».

«К оружию, поганые собаки-сарацины,

Скорей наденьте панцири, скорей седлайте коней,

Не медлите, не думайте: Армурис перед вами,

Армурис, сын Армуриса, отважный ратоборец!»

(Перевод М. Гаспарова)

Само сражение описано в обиходных формулах богатырского эпоса:

И славно храбрый рубится, отважно храбрый бьется:

Направо бьет, налево бьет, а средних гонит гоном.

Клянусь царь-солнцем ласковым и матерью царь-солнца,

Весь день с зари и до зари он бьет их вверх поречья,

Всю ночь с зари и до зари он бьет их вниз поречья:

Кого сразил, кого пронзил, никто живым не вышел.

(Перевод М. Гаспарова)

Таким образом юный Армурис истребляет все воинство эмира; единственный сарацин, сумевший вовремя спрятаться, крадет коня и дубинку героя и с ними прибывает к эмиру. Томящийся в заточении Армурис-отец видит коня и дубинку и приходит в тревогу за сына (который тем временем в погоне за вором успел дойти до Сирии), но уцелевший сарацин рассказывает о том, что случилось; эмир освобождает отца и просит у сына мира, предлагая ему в жены свою дочь. Бодрый тон этой небольшой (201 стих) героической песни выдержан очень цельно. Историческая ее символика - месть сына за поражение отца - связана с настроением первых побед над доселе непобедимыми арабами.

Гораздо более значительный по объему и интересный по содержанию памятник византийского героического эпоса - знаменитая поэма «Дигенис Акрит», дошедшая в ряде вариантов. В данном случае мы имеем дело с обработкой фольклорного материала под влиянием норм ученой поэзии. Первоначальная версия, по-видимому, восходила к концу X - началу XI в.; ряд напластований в сохранившихся версиях указывает на различные эпохи от второй половины XI и до XIV в. Дигенис (греч. «Двоерожденный») уже своим происхождением связан с Востоком: это сын гречанки и принявшего из любви к ней крещение сирийского эмира. Как и полагается богатырю, Дигенис уже в детстве творит великие подвиги: голыми руками душит медведицу, ломает хребет медведю, ударом меча разрубает голову льва. Подрастая, он дерется с известными в народе разбойниками греческих гор «апелатами». Невесту он тоже добывает себе мечом; после свадьбы, дорожа своей независимостью, он удаляется в пограничные области державы и становится акритом (акриты -

вольные землевладельцы-воины, селившиеся на границе и обязывавшиеся ее оборонять).

Когда Дигениса вызывает к себе император, богатырь учтиво, но решительно отклоняет приглашение, сославшись на то, что кто-нибудь из монарших слуг может по неопытности заговорить с ним неподобающим образом, и тогда ему, увы, придется, к собственному прискорбию, уменьшить число государевых людей. Император принимает резоны Дигениса и является к нему сам, чтобы выслушать наставления о том, как следует править государством. Затем чередуются описания богатырских подвигов и эротические эпизоды довольно грубого свойства, в которых, впрочем, Дигенис наделен чертами, заставляющими вспомнить его языческого предшественника - Геракла; но в отличие от Геракла Дигенис - христианин, и поэтому после каждого грехопадения он неизменно чувствует себя виноватым, что разрушает цельность его эпико-богатырского облика, но в то же время придает ему человечность. Затем следует описание великолепного дворца Дигениса, выдержанное в литературных традициях риторики, и рассказ о смерти родителей Дигениса, затем его самого и жены. Сюжет «Дигениса Акрита» обнаруживает ряд параллелей с арабской повестью об Омаре ибн ан-Науме из сказок «Тысячи и одной ночи» и с турецким эпосом о Сайд-Баттале; нет никакой надобности предполагать зависимость одного фольклорного памятника от другого - гораздо важнее уяснить себе типологическую близость между культурной средой, породившей византийскую поэму, и мусульманским миром той же эпохи. Аналогии могут быть еще шире. Беспокойная жизнь на границе конфессиональных регионов, создавшая противоречивые отношения между народами по обе стороны границы, отразилась в поэме, как и в испано-мавританском романсеро XIV-XVI вв. или в героическом эпосе южных славян и огузо-сельджукских письменных памятниках о пограничной службе.

Общественные условия и народные интересы мало зависели от государственных и вероисповедных границ. С этим вполне согласуется поразительная благожелательность, с которой в «Дигенисе Акрите» говорится об иноверцах.

Действующие лица поэмы часто и охотно молятся, и слова их звучат искренне и прочувственно, но в их вере отсутствует фанатизм; когда братья матери Дигениса разговаривают с эмиром, еще не обратившимся мусульманином, они в почтительных выражениях желают ему увидеть гробницу Магомета. Отсутствие ненависти к людям иной веры - одна из наиболее отрадных черт эпоса о Дигенисе, для византийской литературы почти столь же необычная, как и независимое отношение Акрита к особе императора. На погребение Дигениса собираются уроженцы самых разных земель, по преимуществу лежащих в Малой Азии или на восток от нее.

По-видимому, уже в XII-XIII вв. переложения эпоса о Дигенисе вошли в древнерусскую литературу («Девгениево деяние») и одновременно нашли отголосок на Западе - во фландрской поэзии. Есть основания полагать, что на заре Возрождения песни о византийском богатыре были занесены греками в Италию. Но и в самой Греции образ Акрита до нашего времени живет в народной памяти.

Со второй половины XI в. спадает мистическая волна, породившая Симеона Нового Богослова, и начинается небывалый до тех пор подъем светских тенденций византийской культуры, которые стимулируют более всестороннее, чем во времена Фотия, усвоение античного наследия. В эту эпоху философ, ученый-энциклопедист, ритор, историк и политический деятель Михаил Пселл (1018 - ок. 1078 или ок. 1096) обновляет традицию неоплатонизма и призывает к точным рассуждениям, основанным на силлогистике. Его ученик и преемник в сане «консула философов» Иоанн Итал довел тяготение к античному идеалистическому рационализму платоновского типа до прямого конфликта с христианством и церковной ортодоксией; по приказу императора Алексея I Комнина учение Итала было рассмотрено на церковном соборе 1082 г. и предано анафеме. Богословы Евстратий Никейский, Сотирих Пантевген, Никифор Василаки выступают с попытками рационалистического переосмысления христианской догматики, во многом аналогичными тому, что в эту же эпоху на Западе осуществляли Росцеллин и Абеляр. Для представителей ученой литературы характерно стремление примирить глубокую любовь к языческой древности с христианским благочестием, перебросить мост через пропасть, разделяющую два мира. Виднейший эпиграмматист XI в. Иоанн Мавропод, или Евхаит, выражает в одной из своих эпиграмм высшую любовь к Платону и Плутарху, которая была мыслима для средневекового христианства по отношению к язычникам, - он молится о спасении их душ.

Коль ты решил бы из чужих кого-нибудь,

Христе, избавить от твоей немилости,

Платона и Плутарха для меня избавь!

Они ведь оба словом и обычаем

Твоих законов неизменно держатся.

А коль неведом был ты им как бог-творец,

Ты должен оказать им милосердие,

Когда желаешь всех спасти от гибели.

(Перевод Ф. Петровского)

Мифологические имена прочно входят в лексикон образованного общества и обслуживающей

его литературы: когда Михаилу Пселлу надо выбранить какого-то монаха, с которым он был в ссоре, в ход идут такие сравнения:

Харибды пасть, лицо Горгоны мерзостной,

Харона бровь и око злого Тартара,

Титан многошумящий, огневой Тифон,

Испепеленный Зевсовыми стрелами...

(Перевод С. Аверинцева)

Другой монах, в свою очередь, уподобляет Пселла Зевсу, которому из-за тоски по своим «богиням» приходится покинуть свой «Олимп» (монастырь на горе в Малой Азии, носившей то же название, где весьма недолгое время монашествовал Пселл). Эта атмосфера игры в книжные остроты весьма характерна для всей эпохи.

Самое яркое произведение Пселла, автора поразительно многостороннего, - «Хронография», мемуарно-исторический труд, охватывающий события с 976 по 1077 г. Сухой, проницательный, не чуждый цинизма ум Пселла, ясность, выразительность и раскованность его языка, красочная конкретность личных наблюдений делают «Хронографию» единственным в своем роде явлением средневековой исторической литературы. Поразительна вольность позиции Пселла в его отношении к зрителю, доходящая до кокетства, до ощущения себя чуть ли не «режиссером драмы на историческую тему» (выражение Я. Н. Любарского), полновластным хозяином рассказываемых событий. «Пока царь блаженствует со своей севастой», Пселл будет рассказывать о законной жене императора, а рассказ о ней завершит словами: «доведя до этого места повествование о царице, снова вернемся к севасте и самодержцу и, если угодно, разбудим их, разъединим и Константина прибережем для дальнейшего рассказа, а жизнь Склирены завершим уже здесь» (перевод Я. Н. Любарского). Словесная «жестикуляция» этих обращений к читателю выдает такую степень уверенной в себе индивидуалистической субъективности и артистичности, которая заставляет вспомнить авторов Ренессанса. Характеристики персонажей «Хронографии» необычно нюансированы, чужды однозначной оценочности: противоречивость человеческого нрава отмечается точно, холодно и спокойно. Вот как Пселл описывает Иоанна Орфанотрофа, фактического правителя империи в царствование безвольного Михаила IV: «Он обладал трезвым рассудком и умен был, как никто, о чем свидетельствовал и его проницательный взгляд; с усердием принявшись за государственные обязанности, он проявил к ним большое рвение и приобрел несравненный опыт в любом деле [...] За такие свойства его можно было бы и хвалить, но вот и противоположные: он был изменчив душой, умел приноровиться к самым разнообразным собеседникам и в одно и то же время являл свой нрав во многих обличиях [...] Присутствуя вместе с ним на пирах, я нередко поражался, как такой подверженный пьянству и разгулу человек может нести на своих плечах груз ромейской державы. И в опьянении он внимательно наблюдал за поведением каждого из пирующих, как бы ловил их с поличным, позднее призывал к ответу и расследовал, что они сказали или сделали во время попойки, поэтому его пьяного страшились больше, чем трезвого» (перевод Я. Н. Любарского). Любопытствующий наблюдатель и лукавый соучастник придворных интриг, царедворец и ритор, жадный до знаний ученый, впрочем, наряду с истинно оригинальным творчеством очень много занимавшийся самым механическим компиляторством, любитель оккультных наук и рационалистический их критик, сочетавший то и другое с довольно искренней набожностью, а при нужде способный на отталкивающее ханжество, Пселл являет собой не только центральную фигуру культурного подъема XI в., но и воплощение какого-то аспекта всей византийской культуры в целом, противоположного тому, который был воплощен в Симеоне Новом Богослове. Контраст этих двух фигур - центральный контраст духовной жизни Византии.

Отдаленная параллель творчеству Пселла - ехидные эпиграммы Христофора Митиленского (ок. 1000 - ок. 1050). С житейским опытом Пселла его опыт сравниться не мог, но и он знал изнанку жизни как чиновник, в конце жизни ставший главным судьей Пафлагонии. Ему отлично известны коллеги вроде того Василия Ксира, который явился наместником в край, бывший «морем благ», а оставил после себя «сухое» место. Он иронизирует над собиранием бесчисленных мощей и реликвий:

Молва идет - болтают люди всякое,

А все-таки, сдается, правда есть в молве, -

Честной отец, что будто бы до крайности

Ты рад, когда предложит продавец тебе

Святителя останки досточтимые;

Что будто ты наполнил все лари свои

И часто отворяешь - показать друзьям

Прокопия святого руки (дюжину),

И Нестеровых челюстей десятка два,

А с ними восемь челюстей Георгия.

(Перевод С. Аверинцева)

Жизнь кажется ему пустой и пестрой, плохо подстроенным и легко разоблачимым обманом: сквозь облик новоиспеченного священника проступают черты его прежней мирской профессии, сквозь многообразие человеческой доли - один

и тот же прах, из которого сотворены и в который вернутся сыны Адама; краткий праздник, которому радуются справляющие его школьники, быстро сменяется будничными побоями учителя. При этом скептический поэт, разумеется, отнюдь не вступает в конфликт с византийским правоверием и даже перелагает в стихи годовой круг церковного календаря.

По-видимому, плодом ученых занятий эпохи было единственное в своем роде драматическое сочинение, которое принято называть «Христос-страстотерпец» (в различных рукописях оно носит различные заголовки, например: «Драма, по Еврипиду излагающая нас ради совершившееся воплощение и спасательное страдание господа нашего Иисуса Христа»). Рукописная традиция приписывает эту трагедию Григорию Назианзину, но язык и метрика заставляют относить ее к XI-XII вв. Эта драма для чтения резко выделяется на фоне византийской литературы. Стихотворное вступление обещает:

За Еврипидом следуя,

Я расскажу о муках, искупивших мир.

Действительно, подражание Еврипиду доведено до прямого использования его стихов (слегка перелицованных), так что в уста Богоматери последовательно вложены реплики Медеиной кормилицы, Гекубы, Кассандры, Андромахи и т. п. Автор использовал также стихи Эсхила и Ликофрона. Структура трагедии статична. Центральная и наиболее напряженная сцена - «Коммос», причитание Марии над телом Иисуса:

Увы, увы! Что зрю? Что осязаю я?

Что за мертвец в руках моих покоится?

Его ли ныне в горести и ужасе

На грудь кладу? По нем ли воздымаю плач?

Прощай! В последний раз тебя приветствую,

Усопшего, на горе порожденного,

Убитого, безбожно умерщвленного!

Позволь, твою десницу поцелует мать.

...................

Каким, царю, почту тебя рыданием?

Каким, о боже, плачем воззову к тебе?

Из недр сердечных выльется какая песнь?

Вот ты лежишь, и саван спеленал тебя,

Дитя мое, как пелена в младенчестве!..

(Перевод С. Аверинцева)

Затем происходит перипетия: является вестник, сообщающий о воскресении Христа, и начинается пасхальное ликование. Драма держится на двух лирических частях, дающих эмоциональные полюсы грустного и радостного настроения. Каждая эмоция сама по себе не знает развития; переход от скорби к радости осуществляется мгновенно, как ответ на сообщение вестника. Действие заменено реакцией на действие. Если новоевропейские подражания греческой традиции, как правило, усиливают элемент драматического действия, то византийская имитация начисто отметает этот элемент, возвращаясь к изначальной (эсхиловской и даже доэсхиловской) структуре трагедии как статичного «действа».

Неоклассические тенденции захватывают и историческую прозу. Уже Никифор Вриенний (ок. 1062 - ок. 1140) в своих «Набросках к истории царя Алексея» (т. е. Алексея I Комнина) заметно подражает Ксенофонту. Супруга Никифора, дочь Алексея I Анна Комнина (род. 1083) посвятила деяниям своего отца своеобразный эпос в прозе («Алексиада»), отмеченный сильными аттикистскими и пуристическими устремлениями. Образцы Анны - Фукидид и Полибий; ее лексика далека от живого языка эпохи. Когда ей приходится привести просторечное выражение, она оговаривает и объясняет его, словно иноязычное. Впрочем, картина византийской литературы на исходе XI в. отнюдь не вся окрашена в классические тона. Характерно уже то, что наряду с античным наследием живой интерес привлекает восточная словесность; ориентализация византийского вкуса, которую мы отмечали в связи с «Дигенисом Акритом», продолжается. В царствование Алексея I Комнина (1081-1118) и по его поручению Симеон Сиф перевел с арабского языка индийский по своему происхождению басенный сборник «Калила и Димна» (версия Симеона получила заглавие «Стефанит и Ихнилат» и с ним перешла в древнерусскую литературу). В эту же эпоху была переведена с сирийского «Синдбадова книга» («Синдбад-наме», в гречесской версии «Синтипа») - также собрание назидательных текстов.

Из пестрой смеси поучений житейской мудрости и жалоб на свою судьбу состоят «Стихи грамматика Михаила Глики, которые он написал, когда находился в тюрьме по проискам некоего злопыхателя» (написаны после 1159 г., когда автор был ослеплен и брошен в тюрьму). Мысли и образы этой поэмы, написанной «политическими» стихами, именно в своей тривиальности представляют собой отличный компендий общих мест, характерных для духовной жизни среднего византийского грамотея; и с этим находится в согласии язык поэмы, приближающийся к народному. Конечно, самые живые места поэмы - это сетования на злобу доносчиков и на ужасы тюрьмы:

Ты спросишь, что такое смерть, Аид узнать захочешь?

Тюрьма Нумеры - вот Аид, она страшней Аида,

Темница эта превзошла все ужасы Аида.

В Аиде - говорит молва - друг друга можно видеть,

И это утешает тех, кто там мученья терпит.

А в этой непроглядной тьме, в глубоком подземелье

Не светит ни единый луч, ни слова не услышишь;

Лишь мгла и дым клубятся здесь, все мрак густой объемлет,

Друг друга видеть не дает, узнать не позволяет.

(Перевод М. Е. Грабарь-Пассек)

Сложный и многообразный характер имеет творчество виднейшего византийского поэта XII в. Феодора Продрома (род. ок. 1100). Прежде всего нас поражает его жанровая пестрота. Феодору не чужды были ученые жанры высокой литературы: ему принадлежат диалоги в стихах и прозе, дидактические поэмы, огромный роман в стихах «Роданфа и Досикл» (4614 триметров), впервые после многовекового перерыва обновляющий античную традицию эротического повествования. Немалой учености должна была потребовать от Феодора его пародия на классическую трагедию эсхиловского типа - «Война кошки и мышей»: миниатюрный объем этой вещицы не мешает ей иметь все атрибуты трагического жанра (хор и т. п.) и использовать типичные приемы трагической техники (композиция, построенная на перипетии, стихомифические диалоги, где каждая реплика умещается в один стих, коммос с участием хора). В чисто формальном аспекте «Война кошки и мышей» любопытным образом напоминает «Христа-страстотерпца»: как и там, здесь в центре стоит патетический плач матери над телом сына (царицы мышей над героем-царевичем):

Царица . Увы-увы, увы-увы, дитя мое!

Хор . Увы-увы, Креилл наш! Ах, владыка наш!

Царица . Когда, когда, о сын, придется свидеться?

Хор . Куда, куда ты скрылся, покидая жизнь?

Царица . О горести, о болести, о тягости!

Хор . О горести! И сызнова - о горести!

Царица . Не зришь ты, чадо, солнца светозарного!

Хор . Лишь прах и персть - вся наша жизнь мышиная,

Лишь призрак тени - все дела и помыслы.

(Перевод С. Аверинцева)

Но как бы хороши ни были эти стилизации Продрома, не в них его подлинное значение. Он работал также в жанрах совершенно иного типа, где с еще небывалой смелостью вводил в византийскую литературу бытописательство (близкое по стилю к тому изображению житейской прозы, которое разрабатывает на предвозрожденческом Западе городская новеллистика). Как и его западные собратья, Феодор не боится смеяться над сакральными предметами: для этого он вводит в игру зверей - в обстановке «космической» универсализации церковных понятий так естественно было представить себе, что и животные с ними знакомы. И вот в прозаической сценке Продрома мышь-начетчица, попав в лапы к кошке, принимается сыпать цитатами из покаянных псалмов: «Ах, госпожа, да не яростию твоею обличивши мене, ниже гневом твоим накажеши мене! Сердце мое смятеся во мне, и боязнь смерти нападе на мя! Беззакония моя превзыдоша главу мою!..» и т. п. Кошка в ответ на эти выкрикивания предлагает процитировать пророка Осию (VI, 6) в новой редакции: «Жратвы хощу, а не жертвы». В других своих произведениях Продром подходит к изображаемому быту вплотную, не прибегая к книжно-травестийному или басенному опосредованию. Вот он набрасывает (в прозаической юмореске «Палач, или Врач») устрашающий портрет невежественного зубодера, священнодействующего над деснами поэта; вот он рисует монашка, которому осточертела его обитель:

Ведь стоит мне хоть на чуть-чуть из церкви отлучиться

Да пропустить заутреню - ну мало что бывает! -

Как уж пойдут, как уж пойдут попреки да упреки:

«Где был ты при каждении? Отбей поклонов сотню!

Где был, как пели кафисму? Сиди теперь без хлеба!

Где был при шестопсалмии? Вина тебе не будет!

Где был, когда вечерня шла? Прогнать тебя, да все тут!»

И даже этак: «Стой и пой! Да громче! Да душевней!

Чего бормочешь? Не ленись! Рот не дери впустую!

Да не чешись, да не скребись, да не скрипи ногтями!»

(Перевод М. Гаспарова)

В целом ряде стихотворений Феодор Продром рисует злосчастную участь образованного человека, который со всей своей ученостью неспособен себя прокормить; он с завистью принюхивается к запаху жаркого, которым тянет из жилья соседа - безграмотного ремесленника; он выслушивает попреки жены, со дня свадьбы не видевшей от него ни одного подарка. Маска поэта-попрошайки, то плачущего о своих горестях, то смеющегося над своей ненасытностью, пришлась по душе великому множеству византийских стихотворцев: подражателей и продолжателей у Продрома было много. Выросла целая «продромическая» литература, среди которой не так легко выделить подлинные сочинения Продрома. Если мы вспомним, что Феодор был как раз современником западноевропейских вагантов, носивших ту же маску шутовского бродяжничества и попрошайничества и под защитой этой маски позволявших себе такую же непривычную непринужденность перед лицом авторитетов средневекового общества, - факты византийской

литературы окажутся внутри широкой историко-литературной перспективы.

Плодом светских тенденций византийского культурного развития был возврат к античной форме любовно-авантюрного романа. Форма эта, однако, подвергается существенной перестройке, переходя из области прозы в область поэзии. Еще «Повесть об Исминии и Исмине» Евматия Макремволита написана, как и позднеантичные романы, цветистой, ритмизированной риторической прозой; но «Роданфа и Досикл» Феодора Продрома - роман в стихах: прозу сменяют ямбические триметры. Примеру Феодора следует его современник и почитатель Никита Евгениан, автор романа «Повесть о Дросилле и Харикле». Сюжетная схема византийских романов остается верной античному образцу: в центре стоит страстная, чувственная, но и возвышенная любовь прекрасной и девственной четы, загорающаяся с первого взгляда, сберегаемая в бедственных испытаниях и невообразимых приключениях, затем увенчиваемая счастливым браком. К этой схеме византийские писатели добавляют как украшение фольклорные мотивы, а также игру символов и аллегорий в средневековом вкусе. Особую роль играют риторические описания (экфразы). Вот как Никита Евгениан описывает красоту героини:

Была подобна дева небу звездному

В плаще, сиявшем золотом и пурпуром,

Накинутом на плечи ради праздника;

Статна, изящна и с руками белыми;

Румяна, словно роза, губы алые;

Глаз очертанье черных совершенное

................

Нос выточен изящно; ровный ряд зубов

Сверкает белоснежной нитью жемчуга;

Бровей изгибы, словно лук натянутый,

Грозят стрелой Эрота, полной радости;

И молоком, как будто в смеси с розою,

Подобно живописцу, все раскрасила

Природа это тело совершенное...

(Перевод Ф. Петровского)

Эллинский восторг перед телесной красотой, создавший для своего выражения тысячелетнюю риторическую традицию, неразрывно сплетается в таких экфразах с византийской тягой к роскоши, к декоративному избытку, к словесному потоку, переливающемуся через край. В сравнении с античным романом византийский роман характеризуется большим лиризмом и меньшей повествовательностью; действие отходит на задний план, между тем как экспрессивные описания и гиперболизированные излияния чувств почти становятся самоцелью.

Иоанн Цец являет собой в XII в. несколько устаревший к этому времени тип эрудита, каким его знала еще эпоха Фотия, Арефы, Константина Багрянородного. Его сочинения, важные для дела передачи античного наследия, имеют несколько курьезный характер. Так, он сочинил к сборнику своих собственных писем монументальный стихотворный (!) комментарий, состоящий из 12 674 «политических» пятнадцатисложников и известный под заглавием «Хилиады». Это совершенно беспорядочная демонстрация своей учености; если, скажем, в одном из писем по случайности упоминается некто Тимарх, противник древнего аттического оратора Эсхина, то Цец посвящает Тимарху 185 многословных стихов. В 11-й главе «Хилиад» дается, между прочим, некое руководство по риторике. Чисто формальный характер имеют три гекзаметрических поэмы Цеца - «Догомеровские деяния» (юность Париса, похищение Елены), «Гомеровские деяния» (краткий пересказ «Илиады») и «Послегомеровские деяния» (гибель Трои по Трифиодору, Квинту Смирнскому и Иоанну Малале).

Совершенно иной уровень отношения к сокровищнице классической древности у Евстафия Солунского, который сумел соединить в себе глубокого знатока античных авторов и проницательного наблюдателя современной ему жизни. Этот ученый, проделавший путь от мелкого чиновника патриаршей канцелярии до магистра риторов, а затем митрополита Фессалоники, много потрудился над комментариями к сочинениям Гомера, Пиндара, Аристофана, Дионисия Периегета; работы эти составили принципиально новый этап в истории византийской филологии, предвосхищая текстологическую работу гуманистов Возрождения. В историю литературы он вошел прежде всего как автор «Рассмотрения жизни монашеской ради исправления ее» - острого общественно-критического сочинения, бичующего пороки византийского монашества и отличающегося меткой наблюдательностью бытописательских зарисовок. Редкой для византийского автора конкретностью образного видения отличается и его «Повесть о взятии Фессалоники» (о захвате города норманнами). На место чисто риторического развития общих схем становится интерес к неожиданной детали (сам по себе, разумеется, вполне уживающийся с общей риторической установкой, но открывающий перед литературной культурой новые возможности).

Расцвет византийской культуры еще с 1071 г, (дата битвы при Манцикерте, после которой сельджукам отошла Малая Азия) имел фоном упадок византийской государственности и был насильственно прерван катастрофой 1204 г. Этот год - дата «латинского» завоевания: 12-13 апреля жадные до власти и добычи рыцари

Четвертого Крестового похода штурмом взяли Константинополь, разграбили его и основали на развалинах византийского порядка собственное государство (современники чаще всего называли это государство Романией, в науке принято обозначать его как Латинскую империю). На престоле ромейских василевсов сел фландрский граф Балдуин; по всей Греции распространялось засилье иноземных феодалов, насильственно насаждались западные формы феодализма.

Багрянородный родился в 905 году. Он был сыном Льва VI родом из Македонской династии. Его фигура вызывает особенный интерес у историков. Дело в том, что этот правитель на протяжении своего нахождения на троне не столько занимался политикой, сколько посвящал свое время науке и изучению книг. Он был писателем и оставил после себя богатое литературное наследие.

Наследник престола

Единственный сын Льва VI Философа Константин Багрянородный был рожден от его брака с четвертой женой. Из-за этого он по христианским правилам не мог занимать трон. Тем не менее Лев хотел видеть сына императором и поэтому еще при жизни сделал его своим соправителем. С его смертью в 912 году начался В итоге к власти пришел младший брат усопшего Александр. Он отстранил малолетнего Константина от управления делами, а также лишил влияния всех сторонников племянника. Казалось, что новый император твердо взял власть в свои руки. Однако уже в 913 году еще не старый Александр скончался от продолжительной болезни.

Потеря реальной власти

Теперь Константин, наконец, стал императором. Однако ему было всего 8 лет. Из-за этого был учрежден регентский совет, который возглавил патриарх Николай Мистик. всегда отличалась нестабильностью власти, которая передавалась из рук в руки посредством заговоров и военных переворотов. Шаткое положение регентского совета позволило флотоводцу Роману Лакапину встать во главе государства.

В 920 году он объявил себя императором. При этом поначалу новый самодержец заявлял о себе только как о защитнике законного малолетнего императора. Однако Лакапину удалось без особого труда парализовать волю Константина, который вообще не был заинтересован во власти и относился к ней как к обузе.

При Романе Лакапине

Новый правитель не принадлежал к прежде царствовавшей династии, поэтому он решил легитимироваться, женив Константина на своей дочери Елене. Юноша был отстранен от реальной власти. Он посвятил свою молодость науке и чтению книг. В это время Константинополь был одним из мировых центров образования. Здесь хранились тысячи уникальных фолиантов, посвященных различным дисциплинам и культурам. Именно они на всю жизнь увлекли молодого человека.

В это время Роман Лакапин окружил Константина верными себе людьми, которые следили за законным монархом. Поскольку настоящий правитель все больше узурпировал власть, среди аристократии начали появляться заговоры, направленные против него. Почти каждый год выявлялись новые предатели, с которыми расправлялись без особых церемоний. В ход шли любые методы: запугивания, конфискация имущества, пострижение в монахи и, конечно, казни.

Возвращение императорского титула

Константин Багрянородный получил свое прозвище в честь названия зала в императорском дворце, в котором он родился. Этот эпитет подчеркивал его законнорожденность, чего так хотел отец Лев VI.

Константин Багрянородный большую часть своей жизни довольствовался тем, что только присутствовал на формальных церемониях. Он не был обучен управлять армией, поэтому и военная карьера его не интересовала. Вместо этого Константин занимался наукой. Благодаря его трудам современные историки могут составить наиболее полную картину о жизни Византии в X веке.

В 944 году узурпатор Роман Лакапин был свергнут собственными сыновьями. В столице начались беспорядки. Простым жителям не нравился хаос во власти. Все хотели видеть во главе государства законного наследника Константина Багрянородного, а не детей узурпатора. Наконец, сын Льва VI окончательно стал императором. Он оставался им до 959 года, когда неожиданно скончался. Некоторые историки являются сторонниками теории о том, что правителя отравил его сын Роман.

Литературные труды Константина

Главной книгой, которую оставил после себя император Константин Багрянородный, оказался трактат «Об управлении империей». Этот документ был составлен правителем для своих предшественников. надеялся, что его советы по управлению государством помогут будущим самодержцам избегать конфликтов внутри страны. Книга не предназначалась для широкой публики. Ее напечатали уже после падения Византии, когда несколько копий чудом попали в Европу. Название также было дано немецким издателем (Константин VII Багрянородный не давал заглавия секретному трактату).

В своей книге автор детально рассмотрел жизнь и основы государства. В ней 53 главы. Многие из них посвящены народам, населявшим империю или соседствующим с ней. Чужеземная культура всегда была той областью, которой интересовался Константин Багрянородный. О славянах он оставил уникальные очерки, которые больше не встречаются ни в одном источнике той эпохи. Любопытно, что император описал даже визит киевской княгини Ольги в Царьград. Как известно, в Константинополе славянская правительница приняла христианское крещение, когда ее народ еще исповедовал языческую веру.

Кроме того, автор рассмотрел административное и экономическое устройство Древней Руси. В разных главах встречаются описания славянских городов: Новгорода, Смоленска, Вышгорода, Чернигова, а также Киева. Император уделил внимание и другим соседним народам: болгарам, венграм, арабам, хазарам и т. д. Оригинал трактата был написан на греческом языке. Позже книга была переведена на латынь, а после этого - на другие европейские языки. В этом труде смешаны самые разные жанры повествования, которые искусно использовал Константин Багрянородный. «Об управлении империей» - уникальный образец средневековой литературы.

«О церемониях»

Другой важной книгой, написанной императором, стал сборник «О церемониях». В нем самодержец описал все ритуалы, принятые в византийском дворе. Сборник также включает в себя любопытное приложение, посвященное военной тактике. По замыслу Константина, эти заметки должны были стать учебным пособием для будущих правителей огромного государства.

Филантроп и просветитель

Константин не только писал книги, но и покровительствовал разным авторам и учреждениям. Повзрослев, он в первую очередь занялся обработкой огромного литературного массива, который накопила православная Византия. Это были различные жития святых, хранившиеся в библиотеках монастырей. Многие из них существовали в единственном экземпляре, а редкие книги были испорчены от старины и плохих условий хранения.

В этом предприятии императору помогал логофет и магистр Симеон Метафраст. Именно в его обработке до наших времен дошло множество христианских литературных артефактов. Магистр получал от императора деньги, на которые он закупал редкие экземпляры книг, а также содержал канцелярию с большим штатом сотрудников: писарей, библиотекарей и т. д.

Энциклопедия Константина

Император стал вдохновителем и спонсором других подобных просветительских мероприятий. Благодаря ему в Константинополе была издана энциклопедия, состоявшая более чем из пятидесяти томов. Это собрание включало в себя знания из самых разных областей как гуманитарных, так и естественных наук. Главная заслуга энциклопедии эпохи Константина заключалась в кодификации и упорядочивании огромного массива разрозненной информации.

Многие знания были необходимы и для практических целей. Например, Константин профинансировал составление сборника статей, посвященных ведению сельского хозяйства. Знания, изложенные в этих документах, помогали на протяжении нескольких поколений добиваться наибольшего урожая на просторах

В настоящем списке собрана библиография нескольких исследований и изданий энциклопедического характера, например: Дашков С.Б. Императоры Византии. М., 1997; Византийский словарь: в 2 т. / [ сост. Общ. Ред. К.А. Филатова]. СПб.: Амфора. ТИД Амфора: РХГА: Издательство Олега Абышко, 2011, т. 1, 2.; Все монархи мира. Древняя Греция. Древний Рим. Византия. Константин Рыжов. Москва, 2001 г.; Васильев А.А. История Византии: В 3 т. Л., 1923-1925. Отдельные списки из разных книг не слиты в один, а даны отдельно - для удобства пользования: среди материалов портала не во всех файлах с фрагментами текста из названных издений содержится аппарат, часто даны лишь ссылки образца на список литературы. В таком случае следует перейти на настоящий список и выбрать указанный в тексте номер. Например, в подборке материалов об императоре Андронике IV в конце одной из цитат дана следующая ссылка: . Это значит, что списке ниже (а именнов списке из кн. Дашков С.Б. Императоры Византии. М., 1997) нужно выбрать 132 позицию - История Византии: В 3 т./Отв. ред. акад. С.Д.Сказкин. М., 1967. И так далее. Будьте внимательны: ряд книг при таком представлении списков может встречаться дважды.

Дашков С.Б. Императоры Византии:

1. ИСТОЧНИКИ

1. Памятники византийской литературы IV-IX вв./Отв. ред. Л.А.Фрейберг. М., 1968.

2. Памятники византийской литературы IX-XIV вв./ Отв. ред. Л.А.Фрейберг. М., 1969.

3. Сборник документов по социально-политический истории Византии. / Отв. Ред. Акад. Е.А. Косминский. М., 1951.

4. Хрестоматия по истории Древнего мира. Т. 3. М., 1953.

5. Хрестоматия по истории средних веков: В 3 т./Подред. Н.П.Грацианского и С.Д.Сказкина. М., 1949-1953.

6. Хрестоматия по истории средних веков: В 2 т./Подред. акад. С.Д.Сказкина. М., 1961-1963.

7. Агафий. О царствовании Юстиниана/Пер. М.В.Левченко. Л., 1953.

8. Алексей Макремволит. Разговор богатых и бедных/Пер. М.А.Поляковской//ВВ. Т. 33. 1972.

9. Анна Комнина. Алексиада/Пер., комм. Я.Н.Любарского. М., 1965.

10. Анонимный географический трактат "Полное описание Вселенной и народов"/Пер., прим., указ. С.В.Поляковой и И.В.Феленковской// ВВ. Т. 8. 1956.

11. Анонимная сирийская хроника о времени Са- санидов/Пер. Н.В.Пигулевской//ТИВ. Т. 7. 1939.

12. Антиох Стратиг. Пленение Иерусалима персами в 614году/Подг. Н.Я.Марр//Тексгы и разыскания по армяно-грузинской филологии. Кн. VI, IX, 1909.

13. Асохик. Всеобщая история/Пер. Н.Эмина. М., 1864.

14. Византийская басня "Рассказ о четвероногих" (XIV в.)/Пер., вступ. ст. В.С.Шандровской //ВВ. Т. 9. 1956.

15. Византийская книгаЭпарха/Пер., комм. МЛ. Сюзюмова. М., 1962.

16. Византийская любовная проза/Подг., пер. С.В.Поляковой. Л., 1965.

17. Византийские историки Дексипп, Эвнапий, Олимпиодор, Малх, Петр Патриций, Менандр, Ноннос и Феофан Византиец/Пер. С.Дестуниа Спб., 1868.

18. Византийские историки Дука, Сфрандз Лаоник Халкокондил о взятии Консгантинополя турками/ Пер., предисл. А.С.Степанова и Е.Б.Веселаго // ВВ. Т. 7. 1953.

19. Византийские легенды/Пер. С.В.Поляков. Л., 1972.

20. Византийский земледельческий закон/Г Е.Э.Липшиц, И.П.Медведева, Е.К.Пиотровсксой; под ред. И.П.Медведева. Л., 1984.

21. Византийский медицинский трактат XI-XIV вв. /Пер., комм. Г.Г.Литаврина//ВВ. Т. 31. 1971

22. Византийский сатирический диалог/Подг. С.В.Поляковой и И.В.Феленковской. Л., 1986.

23. Геопоники. Византийская сельскохозяйственная энциклопедия X века/Пер., комм. Е.Э.Липшиц. Л., 1960.

24. Георгий Гемист Плифон. Речи о реформах./ Пер. Б.Т.Горянова//ВВ. Т. 6. 1953.

25. Георгий Гемист Плифон. О законах/ Пер. И.П.Медведева// Медведев И.П. Мистра. Очерки истории и культуры поздневизантийского города. Л., 1973.

26. Георгий Акрополит. Летопись Великого Логофета Георгия Акрополита/Пер. И.Троицкого // ВИПДА. Спб., 1863.

27. Георгий Акрополит. Эпитафия Георгия Акрополита императору Иоанну Дуке [Ватацу] /Подг. П.И.Жаворонкова//ВВ. Т. 48. 1987.

28. Георгий Амартол. Книгы временные и образныа Георгия Мниха (Хроника Георгия Амартола в древнем славяно-русском переводе)/Подг. В.М.Истрина. Т. 1-3. Пг.-Л., 1920-1930.

29. Георгий Пахимер. История о Михаиле и АндроникеПалеологах /Пер. под ред. С.П.Карпова //ВИПДА. Спб., 1868.

30. Две византийские хроники X века. а) Псамфийская хроника; б) Иоанн Камего Взятие Фессалоники/Пер., комм. А.П.Каждана 1959.

31. Дигенис Акрит. Византийская эпическая поэма/Пер., комм. А.Я.Сыркина. М., 1960. 

32. Дигесты Юстиниана. Избранные фрагменты/ Пер., прим. И.С.Перетерского. М., 1984.

33. Евагрий Схоластик. Церковная исгория//ХЧ. №4, 1853; №4, 1854.

34. Жоффруа деВиллардуэн. Взятие Константинополя. Песни труверов. М., 1984. (Новое издание: Жоффруа де Виллардуэн. Завоевание Константинополя/Пер., комм. М.А.Заборова. М., 1993).

35. Избранные жития святых III-IX вв. Т. 1. М., 1992.

36. Иешу Стилит. Сирийская хроника//Пигулевская Н.В. Месопотамия на рубеже V-VI вв. ТИВ. Т. 31. 1940.

37. Изборник. Повести древней Руси/ Сост. Л.А.Дмитриева и Н.В.Понырко. М., 1987.

38. Иоанн Кантакузин//Г.М.Прохоров. Публицистика Иоанна Кантакузина 1367-1371 ГГ.//ВВ. Т. 29. 1968.

39. Иоанн Киннам. Краткая история царствова-ния Иоанна и Мануила Комнинов/ Пер. под ред. В.Н.Карпова// ВИПДА. Спб., 1859.

40. Иоанн Цимисхий. Письмо к армянскому ца-рю Ашоту Ш/Пер. Хр. Кучук-Иоаннеса//ВВ. Т. 10. 1903.

41. Иоанн Эфесский. Отрывки из хроники//Пигулевская Н.В. Ближний Восток, Византия, славяне. Л., 1976.

42. Иордан. О происхождении и деяниях гетов (Getica)/nep. Е-Ч. Скржинской. М., 1960.

43. Кекавмен. Советы и рассказы Кекавмена. Сочинение византийского полководца XI в./Пер., комм. Г.Г.Литаврина. М., 1972.

44. Константин Багрянородный. О фемах. О народах/Пер. Г.Ласкина. М., 1899.

45. Константин Багрянородный. Об управлении империей/Текст, пер., комм, под ред. Г.Г.Литаврина и А.П.Новосельцева. М., 1991.

46. Константин Багрянородный. О церемониях византийского двора (отрывки)//Памятники византийской литературы IV-IX вв./Отв. ред. Л.А.Фрейберг. М., 1968. С. 75-78.

47. Ластивертци Аристакэс. Повествование вардапега Аристгакэса Ласгивертци/Пер. К.Н.Юзбашян. М., 1968.

48. Лев Диакон. История. / Пер. М.П. Копыленко, м., 1988.

49. Либаний. Речи: В 2т.//Пер. С.Шесгакова. М., 1914-1916.

50. Маврикий. Тактика и стратегия. С латинского перевел капитан Цыбышев. Спб., 1903.

51. Михаил Палеолог. Автобиография императора Михаила Палеолога и отрывок из устава, данного им монастырю св. Дмитрия. / Изд. И. Троицкий. 1886 (или ХЧ. 1885, № 6).

52. Михаил Панарет. Трапезундская хроника. / Подг. А. Хаханова // Труды по востоковедению Лазаревского ин-та вост. Языков. Вып. 23, М., 1905.

53. Михаил Пселл. Хронография / Пер. Я.Н. Любарского. М., 1978.

54. Михаил Пселл. О сочетании частей речи. Обзор риторических идей. Ипертима Псеяла слово, составленное для вестархаПофоса, просившего написать о богословском стиле. Сравнение Еврипида с Писидой (спросившему, кто лучше писал стихи, Писида или Еврипид) /Пер. Т.А.Миллер// Античность и Византия: Сб. статей /Отв. ред. Л.А.Фрейберг. М., 1975. С. 156-171.

55. Михаил Пселл. Обвинительная речь против Михаила Кируллария//Безобразов П.В.. Материалы для истории Византийской империи. ЖМНП. Ч. 265. 1889. С. 23-84.

56. Морской закон/Пер. МЛ.Сюзюмова//АДСВ. Вып. 6. 1969.

57. Нестор Искандер. Повесть о Царьграде, его основании и взятии турками в 1453 году/ Сообщ. архимандрит Леонид. Спб., 1886.

58. Никита Евгениан. Повесть о Дросилле и Ха- рикле/Подг. Ф.А.Пегровский. М., 1969.

59. Никита Хониат. Никиты Хониата история, начинающаяся с царствования Иоанна Комнина/ Пер. под ред. В.И.Долоцкого (1 т.) и И.В.Чельцова: 2 Т.//ВИПДА. Спб., 1860-1862.

60. Никита Хониат. Речь, составленная и прочитанная перед киром Феодором Ласкарем, властвующим над восточными ромейскими городами, когда латиняне владели Константинополем, Иоанн Ми- зийский же со скифами предпринимал набеги на западные ромейскиеземли/ Пер. П.И.Жаворонкова// ВО. М., 1991.

61. Никифор. Никифора, патриарха Константинопольского, "Краткая История"/ Пер. Е.Э.Липшица//ВВ. Т. 3. 1950.

62. Никифор Вриенный [Кесарь]. Исторические записки Никифора Вриенния/Пер. под ред. В.Н.Карпова//ВИПДА. Спб., 1858.

63. Никифор Григора. Римская история Никифора Григоры, начинающаяся со взятия Константинополя латинянами/Пер. М.Л.Шалфеева// ВИПДА. Спб., 1862.

64. Олимпиодор. Олимпиодора "История" в записях и выборках Фотия/Подг. Е.И.Скржинская// ВВ. Т. 8. 1956.

65. Паллад Александрийский. Эпиграммы/Публ. Ю.Ф.Шульца//ВВ. Т. 24. 1964.

66. Петр Сицилийский. Полезная история// Бартикян P.M. Петр Сицилийский и его "История павликиан". ВВ. Т. 18. 1961.

67. Повесть о Скандербеге/Подг. Н.Н.Розова, Н.А.Чистякова. М., 1957.

68. Приск Панийский. Сказания Приска Паний- ского/Пер. Г.С.Дестуниса//Ученые записки II отд. Имп. Акад. Наук. Кн. VII, вып. 1. Спб., 1861.

69. Продолжатель Феофан. Жизнеописания византийских царей / Подг. Я.Н. Любарского. СПб., 1992.

70. Прокопий Кесарийский. История войн римлян с персами, вандалами и готфами/Пер. С. и Г. Дестунисов// Зап. Историко-филологического ф-та Спб. ун-та. Т. 1-3. 1876-1891. (Новое издание: Прокопий Кесарийский. Война с персами. Война с вандалами. Тайная история/Пер., ст., комм. А.А.Чекаловой. М., 1993.)

71. Прокопий Кесарийский. Война с готами/Пер. С.П.Кондратьева. М., 1950.

72. Прокопий Кесарийский. О постройках Юстиниана/Пер. С.П.Кондратьева//ВДИ. №4(9). 1939.

73. Прокопий Кесарийский. Тайная история/ Пер. С.П.Кондратьева//ВДИ. №4(5). 1938. (Новое издание: см. .)

74. Ранович А.Б. Первоисточники по истории раннего христианства. Античные критики раннего христианства. М., 1990.

75. Робер деКлари. Завоевание Константинополя [в 1204г.]/Пер., комм. М.А.Заборова. М., 1968.

76. Себеос. История императора Иракла/Пер. К.П.Патканова. Спб., 1862.

77. Синезий Киренский. О царстве/Пер. М.В.Левченко// ВВ. Т. 6. 1953.

78. Сметанин В.А. Перечень изданий поздневизантийских писем с 1502 по 1917 г. АД СВ. Вып. 6. 1969.

79. Созомен Эрмий. Церковная история Эрмия Созомена Саламинского. Спб., 1851.

80. Сократ Схоластик. Церковная история. Саратов, 1911 (на шмуцтитуле-1912).

81. Сфрандзи Георгий. Хроника/Пер. и прим. Е.Д.Джагацпанян// Кавказ и Византия. Т. 5. 1987.

82. Феофан. Летопись византийца Феофана от Диоклетиана до царей Михаила и сына его Феофилакта/Пер. В.И.Оболенского и Ф.А.Терновского. М., 1890.

83. Феофилакт Симокатта. История/Пер. С.П.Кондратьева. М., 1957.

84. Филосгоргий. Сокращенная церковная история Филосгоргия, сделанная патриархом Фотием// ХЧ, 1854. №4.

85. Чичуров М.С. Византийские исторические сочинения: "Хронография" Феофана, "Бревиарий" Никифора /Текст, пер., комм. М., 1980. 1)

86. Эклога. Византийский законодательный свод VIII в. /Пер., комм. Е.Э.Липшиц. М., 1965.

87. Эпиграммы Павла Силенциария и Македония Консула//ВВ. Т. 30. 1969.

88. Яхья Антиохийский//Розен В.Р. Император Василий Болгаробойца. Извлечения из летописи Яхьи Антиохийского//Зап. Имп. Акад. Наук. Т. 44, ч. 1. Спб., 1883.

89. NOMOZ ETPATIOTIKOS (Воинский закон)/ Пер. В.В.Кучмы. ВВ. Т. 32. 1971. Переводы даны в сокращенном по ср. с и виде.

2. ЛИТЕРАТУРА

90. Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977.

91. Азаревич Д.И. История византийского права. Т. 1,ч. 1, 2. Ярославль, 1876-1877.

92. Алексеев Ю.Г. Государь Всея Руси. Новосиб., 1991.

93. Алексей (Дородницын), еп. Чистопольский. Византийские церковные мистики XIV века (Препод Григорий Палама, Николай Кавасила и преп. Григорий Синаит)//Православный собеседник. Казань, 1906.

94. Античность и Византия: Сб. статей/Отв. ред. Л.АФрейберг. М., 1975.

95. Ариньон Ж.-П. Международные отношения Киевской Руси в середине X века и крещение княгини Ольги//ВВ. Т. 41. 1980.

96. Банк А.В. Византийское искусство в собраниях Советского Союза:Альбом репродукций. Л.; М., 1966.

97. Барабанов Н.Д. Византия и Русь в начале XIV века. Некоторые аспекты отношений патриархата и митрополита//ВО. М., 1991.

98. Беляев Д.Ф. Ежедневные и воскресные приемы византийских царей и праздничные выходы их в храм св. Софии в IX-X вв.//3аписки Имп. Русск. Археологического О-ва. Т. 5, вып. 1-4. Спб., 1893.

99. Беляев Д.Ф. Обзор главных частей Большого императорского дворца//Записки Имп. Русск. Археологического О-ва. Т. 5, вып. 1-2. Спб., 1891.

100. Бычков В.В. Византийская эстетика. М., 1977.

101. Бычков В.В. Малая история византийской эстетики. Киев, 1991.

102. Бычков В.В. Смысл искусства в византийской культуре. М., 1991.

103. Васильев А.А. Византия и арабы. Политиче ские отношения Византии и арабов за время Аморийской династии// Зап. Историко-филологического ф-та Спб. ун-та. Т. 56. 1900.

104. Васильев А.А. Византия и арабы. Политиче ские отношения Византии и арабов за время Македонской династии// Зап. Историко-филологического ф-та Спб. ун-та. Т. 66. 1902.

105. Васильев А.А. История Византии: В 3 т. Л., 1923-1925.

106. Васильев А.А. Лекции по истории Византийской империи. Т. 1. Пг., 1914.

107. Васильев А.А. Передача Андреем Палеологом своих прав на Византию французскому королю Карлу VIII//C6. в честь Н.И.Кареева. Петроград, 1914.

108. Васильев А.А. Происхождение императора Василия Македонянина//ВВ. Т. 12. 1906.

109. Васильев А.А. Путешествие императора Мануила II Палеолога по Западной Европе (1399 - 1403 гг.). Спб., 1912.

110. Васильевский В.Г. Труды. Т. 1-4. Спб.; J1., 1908-1930.

111. Византийская литература: Сб. ст. М., 1974.

112. Византийское искусство и литургия. Новые открытия. Л., 1991.

113. Всеобщая история архитектуры: В12т. Т. 2, 3. М„ 1963-1966.

114. ГерцбергГ.Ф. История Византии/Пер., прим. П.В.Безобразова. М., 1897.

115. Гийан Р. Очерки административной истории Ранневизантийской империи (IV-VI вв.)// ВВ. Т. 24. 1964.

116. Глушанин Е.П. Военная знать ранней Византии. Барнаул, 1991.

117. Глушанин Е.П. Военно-государственное землевладение в ранней Византии (к вопросу о генезисе фемного строя)// ВВ. Т. 50. 1989.

118. Горянов Б.Т. Византийский город XIII-XIV вв. //ВВ. Т. 13. 1958.

119. Горянов Б.Т. Поздневизантийский феодализм. М., 1962.

120. Диль Ш. Византийские портреты: В 2 т./ Пер. М. Безобразовой. М., 1914. (Новое издание: Диль Ш. Византийские портреты/Пер. М. Безобразовой, пред. П.Безобразова. М.,1994.)

121. Диль Ш. История Византийской империи/ Пер.А.Е.Рогинской. М., 1948.

122. Диль Ш. Основные проблемы византийской истории/Пер., предисл. Б.Т.Горянова. М., 1947.

123. Диль Ш. Юстиниан и византийская цивилизация в VI веке/ Пер. с французского. Спб., 1908.

124. Дьяконов А.П. Известия Иоанна Эфесского и сирийских хроник о славянах VI-VII вв.// ВДИ. №!. 1946.

125. Дьяконов А.П. Иоанн Эфесский и его цер- ковно-историческиетруды. Спб., 1908.

126. Еремеев Д.Е., Мейер М.С. История Турции в средние века и новое время. М., 1992.

127. Жаворонков П.И. Никейская империя и Восток (взаимоотношения с Иконийским султанатом, татаро-монголами и Киликийской Арменией в 40-50-х IT. XIII в.)//ВВ. Т. 39. 1978.

128. Жаворонков П.И. Никейская империя и За-пад//ВВ. Т. 36. 1974.

129. Жаворонков П.И. Состав и эволюция высшей знати Никейской империи: элита//ВО. М., 1991.

130. Жаворонков П.И. У истоков образования Никейской империи (оценка деятельности Константина XI Ласкаря)//ВВ. Т. 38. 1977.

131. Заборов М.А. Крестоносцы на Востоке. М., 1980.

132. История Византии: В 3 т./Отв. ред. акад. С.Д.Сказкин. М., 1967.

133. История средних веков: В 2 т.)/Под ред. З.В.Удальцовой и С.П.Карпова. Т. 1. М., 1990.

134. История древнего мира: В 3 т./Под ред. И.М.Дьяконова. Т. 3. Упадок древних обществ. М., 1966.

135. История Италии/Ред. С.Д.Сказкин и др. Т. 1. М., 1970.

136. Каждан А.П. Армяне в составе господствующего класса Византийской империи в XI - XII вв. Ереван, 1975.

137. Каждан А.П. Загадка Комнинов (опыт историографии)//ВВ. Т. 25. 1964.

138. Каждан А.П. Книга и писатель в Византии. М., 1973.

139. Каждан А.П. Социальный состав господствующего класса Византии в XI-XII вв. М., 1974.

140. Карпов С.П. Трапезундская империя и западноевропейские государства в XIII-XV вв. М., 1981.

141. Ковальский Я.В. Папы и папство. М., 1991.

142. Корсунский А.Р. К вопросу о византийских завоеваниях в Испании VI-VII вв.//ВВ. Т. 12. 1957.

143. Корсунский А.Р. От Восточной Римской империи к Византии//ВВ. Т. 29. 1968.

144. Кулаковский Ю.А. История Византии: В 3 т. Киев; Спб, 1910-1913.

145. Кулаковский Ю.А. Стратегика императора Никифора//Зап. Имп. Акад. Наук. Т. 8, № 9. Спб., 1908.

146. Культура Византии. IV-первая половина VII в./Отв. ред. З.В.Удальцова. М„ 1984.

147. Культура Византии, Вторая половина VII- XII в./Отв. ред. З.В.Удальцова. М., 1989.

148. Культура Византии XIII-первой половины XV в. / Отв. ред. Г.Г.Литаврин. М., 1991.

149. Курбатов Г.Л. История Византии. М., 1984.

150. Курбатов Г.Л. Ранневизантийские портреты (к истории общественно-политической мысли). Л., 1991.

151. Курганов Ф.А. Византийский идеал царя и царства и вытекающие отсюда, по сравнению с идеалом церкви, отношения между церковной и гражданской властью. Казань, 1881.

152. Кучма В.В. Византийские военные трактаты как памятники культуры//АДСВ. Свердловск, 1987.

153. В.В. Военно-экономические проблемы византийской истории на рубеже IX - X вв. (по "Тактике Льва")//АД СВ. Вып. 9. 1973.

154. Кучма В.В. Теория и практика военного дела Византийской империи по данным трактатов X в. //ВО. М., 1982.

155. Кучма В.В. Командный состав и рядовые сгратиоты в фемном войске Византии в конце IX - Xв. //ВО. М., 1971.

156. Лазарев В.Н. История византийской живописи. М., 1986.

157. Ласкин Г.А. Ираклий. Византийское государство в 1-й половине VII века. Харьков, 1899.

158. Латышев В.В. К вопросу о литературной деятельности Константина Багрянородного// ВВ. Т. 22 за 1915-1916 гг., изд. в 1916.

159. Лебедев А.П. Исторические очерки состояния византийско-восгочной церкви от конца X до половины XV века. Собр. соч. Т.7. М. 1902.

160. Лебедева Г.Е. Социальная структура ранневизантийского общества (по данным кодексов Феодосия и Юстиниана). Л., 1980.

161. Левченко М.В. Очерки по истории русско-византийских отношений. М., 1956.

162. Липшиц Е.Э. Византийский ученый Лев Математик: из истории византийской культуры в IX в. II ВВ. Т. 2. 1949.

163. Липшиц Е.Э. Законодательство и юриспруденция в Византии в IX-X вв. М., 1981.

164. Липшиц Е.Э. Очерки истории византийского общества и культуры VIII-первой половины IX в. Л., 1961.

165. Липшиц Е.Э. Право и суд в Византии в IV- VIII вв. Л., 1976.

166. Литаврин Г.Г. Византийское общество и государство в X - XI вв. Проблемы истории одного столетия: 976-1081. М., 1977.

167. Литаврин Г.Г. Как жили византийцы. М., 1974.

168. Литаврин Г.Г. Состав посольства Ольги в Константинополь и "дары" императора//ВО. М., 1982.

169. Литаврин Г.Г. Представления "варваров" о Византии и византийцах в VI-X вв.// ВВ. Т. 46. 1986.

170. Лихачев Н.П. Моливдулы греческого Востока. М., 1991.

171. Лихачев Н.П. Некоторые старейшие типы печатей византийских императоров. М., 1911.

172. Лихачев Н.П. Печати патриархов Константинополя. М., 1899.

173. Лихачева В.Д. Искусство Византии IV - XV веков. Л., 1981.

174. Лихачева В.Д. Византийская миниатюра. Памятники византийской миниапоры IX-XV веков в собраниях Советского Союза. М., 1977.

175. Лопарев Хр. Византийские жития святых VIII-IX вв.//ВВ. Т. 17-19. 1911-1915.

176. Лопарев Хр. Об униатстве императора Мануила Комнина//ВВ. Т. 14за 1907, изд. 1909.

177. Лопарев Хр. Повесть об императоре Феодосии II// ВВ. Т. 5, вып. 1/2. 1898.

178. ЛюбарскийЯ.Н. Михаил Пселл: личность и творчество. К истории византийского предгуманизма. М., 1978.

179. Малинин В.Н. Старец Елеазарова монастыря Филофей и его послания. Киев, 1901.

180. Медведев И.П. Византийский гуманизм XIV-XV веков. Л., 1976.

181. Медведев И.П. Мисгра. Очерки истории и культуры поздневизантийского города. Л., 1973.

182. Мейендорф И. Византия и Московская Русь. Париж, 1990.

183. Мейендорф И. О византийском исихазме и его роли в культурном и историческом развитии Восточной Европы в XIV в. // ТОДРЛ. Т. 29, 1974.

184. Митрофанов П. Изменение в направлении IV Крестового похода// ВВ. Т. 4, вып. 3/4. 1897.

185. Морозов Н.А. История возникновения калипсиса. Откровение в грозе и буре. М., 1991 (репринт).

186. Оскар Пио. Из жизни римских императриц. М., 1991 (репринт). 2)

187. Осгрогорский Г.А. Эволюция византийского обряда коронования// Византия, южные славяне, Древняя Русь, Западная Европа. Сб. статей в честь В.Н.Лазарева. М., 1973.

188. Остроумов И.Н. История Флорентийского собора. М., 1847.

189. Паравян Н.А. Греческий огонь// Химия жизнь. 1993. №3.

190. Перетерский И.С. Дигесты Юстиниана. Очерки по истории составления и общая характеристика. М., 1956.

191. Питулевская Н.В. Арабы у границ Византии и Ирана в IV-VI вв. Л., 1964.

192. Питулевская Н.В. Византия и Иран на рубеже VI и VII веков//ТИВ. Т. 46. Л., 1946.

193. Питулевская Н.В. и др. История Ирана с древнейших времен до конца XVIII века. Л., 1958.

194. Писарская Л.В. Памятники византийского искусства V-XV вв. в Государственной Оружейной палате. Л.-М., 1964.

195. Полевой Н.Я. К вопросу о первом походе Игоря против Византии (сравнительный анализ русских и византийских исгочников)//ВВ. Т. 28. 1961.

196. Поляковская М.А. Димитрий Кидонис и Запад (60-е гг. XIV века)//Социальное развитие Византии//АДСВ. Свердловск, 1979.

197. Поляковская М.А., Чекалова А.А. Византия: быт и нравы. Сердловск, 1989.

198. Попов Н.Г. Император Лев VI Мудрый и его царствование в церковно-историческом отношении. М., 1892.

199. Попов Н.Г. Очерки по гражданской истории Византии (за время Македонской династии). М. 1913.

200. Прохоров Г.М. Повесть о Митяе. Л., 19

201. Рансимен С. Падение Константинополя в 1453 г. М., 1983.

202. Регель В.Э. Хрисовул Андрея Палеолога // ВВ. Т. 1, вып. 3/4. 1894.

203. Савва В.И. Московские цари и византантийские василевсы; к вопросу о влиянии Византии на образование идеи царской власти московских государей. Харьков, 1901.

204. Сахаров А.Н. Дипломатия Святослава. 1991.

205. Сиротенко В.Т. Борьба Западной Римской империи и Византии за префектуру Иллирик в 395 - 425 гг. и ее последствия//АДСВ. Вып. 8. 1972.

206. Скабаланович Н.А. Византийское государство и церковь в XI веке (от смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I Комнина). Спб., 1884.

207. Сметанин В.В. Византийское общество XIII-XV веков: по данным эпистолографии. Свердловск, 1987.

208. Сметанин В.В. Расходы Византии на армию и флот (1282-1453)//АДСВ. Свердловск, 1975.

209. Соколов И.И. Избрание патриархов в Византии с половины IX до половины XV в. Спб. 1907.

210. Соколов И.И. Крупные и мелкие властители в Фессалии в эпоху Палеологов//ВВ. Т. 24 за 1923 - 1926 гг., изд. в 1926.

211. Соколов И.И. О поводах к разводу в Византии с половины IX до половины XV в. Спб., 1911.

212. Сокольский Вл. О характере и значении Эпанагоги. Очерк по истории византийского права// ВВ. Т. 1. Вып. 1/2. 1894.

213. Стасюлевич М.М. Осада и взятие Византии турками. Спб., 1854.

214. Суворов Н.С. Византийский папа. Из истории церковно-государственных отношений в Византии. М., 1902.

215. Сюзюмов М.А. Византийский город (середина VII - середина IX в.)//ВВ. Т. 27. 1967.

216. Сюзюмов М.А. Историческая роль Византии и ее место во всемирной истории (в порядке дискуссии)//ВВ. Т. 29. 1968.

217. Сюзюмов М.А. Экономические воззрения Льва VI//ВВ. Т. 15. 1959.

218. Тихомиров М.Н. Исторические связи России со славянскими странами и Византией. М., 1969.

219. Удальцова З.В. Борьба партий на Флорентийском соборе//ВВ. Т. 3. 1950.

220. Удальцова З.В. Византийская культура. М., 1989.

221. Удальцова З.В. Законодательные реформы Юсгиниана//ВВ. Т. 27. 1967.

222. Удальцова З.В. Идейно-политическая борьба в ранней Византии (по данным историков IV-VII веков). М., 1974.

223. Удальцова З.В. Историко-философские воззрения светских авторов ранней Византии// ВО. М., 1982.

224. Удальцова З.В. Италия и Византия в VI веке. М., 1959.

225. Удальцова З.В. Советское византиноведение за пятьдесят лег. М., 1969.

226. Удальцова З.В. Церковные историки ранней Византии//ВВ. Т. 43. 1982.

227. Удальцова З.В., Котельников а Л. А. Власть и авторитет в средние века//ВВ. Т. 47. 1986.

228. Успенский Ф.И. Византийская табель о рангах// ИРАИК. Т. 3. София, 1898.

229. Успенский Ф.И. Константинопольский эпарх//ИРАИК. Т. 4, вып. 2. София, 1899.

230. Успенский Ф.И. Военное устройство Византийской империи. ИРАИК. Т. 6, вып. 1. София, 1900.

231. Успенский Ф.И. История Византийской империи. М.;Л., 1913-1948 (т. 2,ч. 2 не выходил).

232. Успенский Ф.И. Очерки по истории византийской образованности. Спб., 1911.

233. Успенский Ф.И. Уклон консервативной Византии в сторону западных влияний// ВВ. Т. 22 за 1915-1916 гг., изд. в 1916.

234. Федорова Е.В. Люди императорского Рима. М., 1990.

235. Флоринский Т.Д. Политическая и культурная борьба на греческом Востоке в первой половине XIV в. Киев, 1883.

236. Франчес Э. Народные движения осенью 1354 года в Константинополе и отречение Иоанна Кантакузина//ВВ. Т. 25. 1964.

237. Чанышев А.Н. Курс лекций по древней и средневековой философии. М., 1991.

238. Чекалова А.А. Константинополь в VI веке. Восстание Ника. М., 1986.

239. Чичуров И.С. Политическая идеология средневековья: Византия и Русь. М., 1990.

240. Obolensky D. The Bizantine commonwealth. Easten Europe, 500-1453. London, 1971.

241. Ostrogorsky G. Geschichte der Byzantinischen Staates. MUnchen, 1940.

3. ЭНЦИКЛОПЕДИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

242. Большая Советская Энциклопедия. 3-е изд. 1968-1978.

243. Большая энциклопедия/Под рук. С.Н.Южа- кова. Спб., 1896-1909.

244. Энциклопедический словарь/Изд. Ф.А.Брокгауза и И.А.Ефрона. Спб., 1890-1904.

245. Энциклопедический словарь. 7-е изд. /Изд. "Гранат", М., 1914-1940.

246. The Oxford Dictionary of Byzantium/ Ed. A.P.Kazhdan. 1991.

247. The New Encyclopaedia Britannica. 15-th edition, 1991.

4. ОСНОВНЫЕ ИСТОЧНИКИ ИЛЛЮСТРАТИВНОГО МАТЕРИАЛА

248. Толстой И.И. Византийские монеты. Барнаул, 1991.

249. Alram М. et. at. Die Munzsammlung der Augustinerchorherrenstiftes Kosterneuburg. Wien, 1989.

250. Beckwith J. The art of Constantinopel. London, 1961.

251. Byzantinische Schatzkunst/ Red. J. Flemming. Berlin, 1979.

252. Grierson P. Byzantine coins. Los Angeles, 1982.

253. Sear D.R. Byzantine coins and their values. London, 1971.

254. Whitting P.D. Monnaies Byzantines. Fribourg, 1973.

Примечания

1) . Переводы даны в сокращенном по ср. с и виде

2) . Ко многому изложенному у г. Пио стоит относ ся критически.

Византийский словарь в 2 томах:

Список основной научной и научно-популярной литературы по византинистике (1970-2008 гг.)

ИСТОЧНИКИ

1. Агафий Миринейский. О царствовании Юстиниана. М., 1996. - 256 с.

2. Аммиан Марцеллин. Римская история. СПб., 2000. - 576 с.

3. Анна Комнина. Алексиада / Пер. Я. Н. Любарского. СПб., 1996. - 704 с.

4. Византийские историки о падении Константинополя в 1453 году / Под ред. Я. Н. Любарского, Т. И. Соболь. СПб., 2006. - 192 с.

5. Византийские легенды / Пер. С. В. Поляковой. СПб., 2004. - 304 с.

6. Византийские сочинения об исламе (тексты переводов и комментарии) / Под ред. Ю. В. Максимова. М., 2006. - 230 с.

7. Византийский земледельческий закон / Пер. и коммент. Е. Э. Липшиц, И. П. Медведева, Е. К. Пиотровской; под ред. И. П. Медведева. Л., 1984. - 280 с.

8. Византийский медицинский трактат XI-XIV вв. / Пер., вступ. ст., коммент. и указ. Г. Г. Литаврина. СПб., 1997. - 158 с.

9. Византийский сатирический диалог / Пер. С. В. Поляковой и И. В. Феленковской, статья и примеч. С. В. Поляковой. Л., 1986. - 192 с.

10. Георгий Акрополит. История / Пер., вступ. ст., коммент. и прилож. П. И. Жаворонкова; отв. ред. Г. Г. Литаврин. СПб., 2005. - 415 с.

11. Дигесты Юстиниана / Избранные фрагменты в пер. и с примеч. И. С. Перетерского. М., 1984. - 456 с.

12. Евагрий Схоластик. Церковная история. СПб., 2006. - 672 с.

13. Евмафий Макремволит. Повесть об Исминии и Исмине / Мемориальное издание перевода и исследования С. В. Поляковой. СПб., 2008. - 304 с.

14. Евсевий Памфил. Жизнь блаженного василевса Константина. 2-е изд. М„ 1998, -351 с.

15. Житие Андрея Юродивого / Вступ. ст., пер. Е. В. Желтовой. СПб, 2000. - 285 с.

16. Житие преподобного отца нашего Константина, что из иудеев; Житие св. исповедника Никиты, игумена Мидикийского / Пер., сост., статья Д. Е. Афиногенова. М., 2001, -160 с.

17. Житие преподобного отца нашего Феодора, архимандрита Сикеонского, на-писанное Георгием, учеником его и игуменом той же обители / Пер., вступ. ст. и коммент. Д. Е. Афиногенова. М., 2005. - 184 с.

18. Житие святого Порфирия, епископа Газийского; Нила монашествующего повесть об убиении монахов на горе Синайской и о пленении Феодула, сына его / Пер., сост., статья Д. Е. Афиногенова. М., 2002. - 144 с.

19. Жития святых. Византийский канон. М., 2004. - 480 с.

20. Жоффруа де Виллардуэн. Завоевание Константинополя. М., 1993. - 302 с.

21. Кантакузин И. Беседа с папским легатом. Диалог с иудеем и другие сочинения. СПб., 2008. - 288 с.

22. Кекавмен. Советы и рассказы. Поучение византийского полководца XI в. СПб., 2003, -711с.

23. Клавихо, Руи Гэнсалес де. Дневник путешествия в Самарканд ко двору Тимура (1403-1406). М., 1990. - 211 с.

24. Константин Багрянородный. Об управлении империей: Текст, перевод, ком-ментарий / Под ред. Г. Г. Литаврина, А. П. Новосельцева. 2-е изд., испр. М., 1991, -496 с.

25. Лев Диакон. История / Пер. М. М. Копыленко, коммент. М. Я. Сюзюмова, С. А. Иванова; отв. ред. Г. Г. Литаврин. М., 1988. - 239 с.

26. Лиутпранд Кремонский. Антаподосис; Книга от Оттоне; Отчет о посольстве в Константинополь. М., 2006. - 192 с.

27. Михаил Пселл. Хронография. Краткая история / Пер., статья, примеч. Я. Н. Лю-барского; пер. Д. А. Черноглазова, Д. В. Абдрахмановой. СПб., 2003. - 397 с.

28. Никифор II Фока. Стратегика. СПб., 2005. - 288 с.

29. Никифор Вриенний. Исторические записки (976-1087). М., 1997. - 208 с.

30. Олимпиодор Фиванский. История / Пер., вступ. ст., коммент. и указ. Е. Ч. Скржинской; под ред. П. В. Шувалова. 2-е изд., испр. и доп. СПб., 1999. - 233 с.

31. От берегов Босфора до берегов Евфрата / Пер., предисл. и коммент. С. С. Аверинцева. М„ 1987. - 360 с.

32. Правила Святых Вселенских Соборов с толкованиями. М., 2000.

33. Продолжатель Феофана. Жизнеописание византийских царей. СПб., 1992, -352 с.

34. Прокопий Кесарийский. Война с готами. О постройках. М., 1996. - 336 е., 304 с.

35. Прокопий Кесарийский. Война с персами. Война с вандалами. Тайная история. СПб., 2000. - 544 с.

36. Реликвии в Византии и Древней Руси: Письменные источники / Редактор-составитель А. М. Лидов. М., 2006. - 440 с.

37. Робер де Клари. Завоевание Константинополя. М., 1986. - 175 с.

38. Св. патриарх Фотий. Избранные трактаты из «Амфилохий» / Пер., сост. и статья Д. Е. Афиногенова. М., 2002. - 208 с.

39. Сирийская средневековая историография. СПб., 2000. - 760 с.

40. Сократ Схоластик. Церковная история. М., 1996. - 368 с.

41. Стратегикон Маврикия / Издание подготовил В. В. Кучма. СПб., 2004. - 256 с.

42. Сульпиций Север. Сочинения. М., 1999. - 319 с.

43. Тафур Перо. Странствия и путешествия. М., 2006. - 296 с.

44. Феодорит Киррский. Церковная история. М., 1993. - 239 с.

45. Феофилакт Симокатта. История. М., 1996. - 272 с.

46. Флоря Б. Н. Сказания о начале славянской письменности. СПб, 2004. - 384 с.

47. Чичуров И. С. Византийские исторические сочинения: «Хронография» Феофана, «Бревиарий» Никифора / Тексты, пер., коммент. М., 1980. - 214 с.

48. Церковные историки IV-V веков / Пер. с лат. М. Ф. Высокого и В. А. Дорофеевой. М., 2007. - 624 с.

ИССЛЕДОВАНИЯ

1 .Аверинцев С. С. Другой Рим: Избранные статьи. СПб., 2005. - 366 с.

2. Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 2004. - 480 с.

3. Аверкий (Таушев), архиепископ. Семь Вселенских Соборов. М.; СПб., 1996.

4. Азимов А. Константинополь. От легендарного Виза до династии Палеоло- гов / Пер. с англ. О. И. Миловой. М., 2007. - 364 с.

5. Античность и Византия. М., 1975. - 415 с.

6. Афиногенов Д. Е. «Повесть о прощении императора Феофила» и Торжество Православия. М., 2004. - 192 с.

7. Афиногенов Д. £ Константинопольский патриархат и иконоборческий кризис в Византии (784-847). М., 1997. - 221 с.

8. Банк А. В. Прикладное искусство Византии. М., 1978. - 312 с.

9. Безобразов П. В., Любарский Я. Н. Две книги о Михаиле Пселле. СПб., 2001. - 544 с.

10. Бейкер Д. Константин Великий. Первый христианский император / Пер. с англ. А. Н. Анваера. М., 2004. - 398 с.

11. Бейкер Д. Юстиниан. Великий законодатель / Пер. с англ. Л. А. Калашниковой. М„ 2004. - 351 с.

12. Бибиков М. В. Византийские источники по истории древней Руси и Кавказа. СПб., 2001, -316 с.

13. Бибиков М. В. Историческая литература Византии. СПб., 1998. - 318 с.

14. Болотов В. В. История Церкви в период Вселенских Соборов: История бо-гословской мысли / Сост. Д. В. Шатов, В. В. Шатохин. М., 2007. - 720 с.

15. Бородин О. Р. Равеннский экзархат. Византийцы в Италии. СПб., 2001. - 474 с.

16. Бриллиантов А. И. Император Константин Великий и Миланский эдикт 313 г. О месте кончины и погребения св. Максима Исповедника. СПб., 2006. - 336 с.

17. Бриллиантов А. И. К вопросу о философии Эригены. К истории арианского спора. Происхождение монофизитства: Труды по истории древней Церкви. СПб., 2006, -384 с.

18. Бриллиантов А. И. Лекции по истории древней Церкви / Вступ. ст. и науч. ред. А. Ю. Братухина. СПб., 2007. - 480 с.

19. Бутырский М. Н., Заикин А. А. Золото и благочестие. М., 2006. - 160 с.

20. Бычков В. В. Византийская эстетика: Теоретические проблемы. М., 1977. - 199 с.

21. Вальденберг В. Е. Государственное устройство Византии до конца VII века / Подгот. изд. В. И. Земскова. СПб., 2008. - 224 с.

22. Васильев А. А. История Византийской империи: В 2 т. СПб., 1998. - 510 е., 593 с.

23. Вейс Г. История культуры народов мира. Расцвет Византии; Арабские завоевания. М„ 2005. -144 с.

24. Величко А. М. Политико-правовые очерки по истории Византийской империи. 2-е изд., расшир. и испр. М., 2008. - 312 с.

25. Византийская литература / Под ред. С. С. Аверинцева. М., 1974. - 264 с.

26. Византия между Западом и Востоком. Опыт исторической характеристики. СПб., 2001, -544 с.

27. Гийу А. Византийская цивилизация. Екатеринбург, 2005. - 545 с.

28. Голубцов А. П. Из чтений по церковной археологии и литургике. СПб., 1995, -372 с.

29. Грабар А. Император в византийском искусстве. М., 2000.

30. Дашков С. Б. Императоры Византии. М., 1996. - 369 с.

31. Дворкин А. Л. Очерки по истории Вселенской Православной Церкви. Нижний Новгород, 2003.

32. Дворник Ф. Идея апостольства в Византии и легенда об апостоле Андрее. СПб., 2007.

33. Демус О. Мозаики византийских храмов. М., 2001. - 160 с.

34. Диль Ш. Византийские портреты. М., 1994. - 446 с.

35. Залесская В. Н. Памятники византийского прикладного искусства IV-VII вв. Каталог коллекции. СПб., 2006. - 272 с.

36. Занемонец А. В. Иоанн Евгеник и православное сопротивление Флорентийской унии. СПб., 2008. - 160 с.

37. Иванов С. А. Византийское миссионерство. М., 2003. - 375 с.

38. История Византии: В 3 т. М„ 1967. - 524 е.", 472 е., 508 с.

39. Каждан А. П. Византийская культура (Х-ХИ вв.). 2-е изд. СПб., 2006. - 280 с.

40. Каждан А. П. Два дня из жизни Константинополя. СПб., 2002. - 320 с.

41. Каждан А. П. История византийской литературы (650-850 гг.) / В сотрудничестве с Ли Ф.Шерри и X. Ангелиди; пер. с англ. А. А. Белозеровой, Е. И. Ванеевой, В. Г. Герцик, О. В. Гончаровой, Е. Н. Гордеевой, 3. Е. Егоровой, К. Н. Юзбашяна. СПб., 2002. -529 с.

42. Каждан А. П. Армяне в составе господствующего класса Византийской империи в XI - XII вв. Ереван, 1975.

43. Каждан А. П. Книга и писатель в Византии. М., 1973. - 152 с.

44. Каждан А. П. Никита Хониат и его время / Подгот. изд. Я. Н. Любарского, Н. А. Белозеровой, Е. Н. Гордеевой; предисл. Я. Н. Любарского. СПб., 2005. - 544 с.

45. Каплан М. Золото Византии / Пер. с фр. Ю. Розенберг. М., 2002. - 176 с.

46. Карпов С. П. История Трапезундской империи. СПб., 2006. - 634 с.

47. Карпов С. П. Трапезундская империя и западноевропейские государства в XIII -XV вв. М„ 1981.

48. Карташев А. В. Вселенские соборы. М., 2006. - 672 с.

49. Князъкий И. О. Византия и кочевники южнорусских степей. СПб., 2003. - 181с.

50. Колпакова Г С. Искусство Византии: В 2 т. СПб., 2004. - 524 е., 320 с.

51. Кондаков Н. П. Византийские церкви и памятники Константинополя. М., 2006, -424 с.

52. Краутхаймер Р. Три христианские столицы. Топография и политика. М. ; СПб., 2000, - 192 с.

53. Кривое М. В. Византия и арабы в раннем средневековье. СПб., 2002. - 192 с.

54. Кроули Р. Константинополь: Последняя осада. 1453 / Пер. с англ. А. В. Коро- ленкова, И. А. Семеновой. М., 2008. - 346 с.

55. Кулаковский Ю. А. История Византии: В 3 т. СПб., 2003-2004. - 492 е., 400 е., 352 с.

56. Культура Византии (IV - первая половина VII вв.). М, 1984. - 723 с.

57. Культура Византии (вторая половина VII - XII вв.). М., 1989. - 678 с.

58. Культура Византии (XIII - первая половина XV вв.). М., 1991. - 640 с.

59. Курбатов Г. Л. История Византии. М., 1984. - 207 с.

60. Курбатов ПЛ. Основные проблемы внутреннего развития византийского города в IV-VII вв. (Конец античного города в Византии). Л., 1970.

61. Курбатов Г. Л. Ранневизантийские портреты (К истории общественно-политической мысли). Л., 1991. - 272 с.

62. Кучма В. В. Военная организация Византийской империи. СПб., 2001. - 426 с.

63. Лазарев В. Н. История Византийской живописи: В 2 т. М., 1986.

64. Лебедев А. П. Вселенские соборы IV и V веков: Обзор их догматической деятельности в связи с направлениями школ Александрийской и Антиохийской. 2-е изд., испр. и доп. СПб., 2007. - 320 с.

65. Лебедев А. П. Вселенские соборы VI, VII и VIII веков: С приложениями к «Истории Вселенских соборов». 2-е изд., испр. и доп. СПб., 2007. - 320 с.

66. Лебедев А. П. Исторические очерки состояния Византийско-восточной Церкви от конца XI до середины XV века: От начала Крестовых походов до падения Константинополя в 1453 г. СПб., 1998. - 384 с.

67. Лебедев А. П. История Константинопольских соборов IX века. СПб., 2001, -317 с.

68. Лебедев А. П. История разделения Церквей в IX, X и XI веках. 2-е изд., испр. и доп. СПб., 2004, -352 с.

69. Лебедев А. П. Очерки внутренней истории Византийско-восточной Церкви в IX, X и XI веках: От конца иконоборческих споров в 842 г. до начала Крестовых походов в 1096 г. СПб., 1998. - 308 с.

70. Лебедев А. П. Церковно-исторические повествования общедоступного содержания и изложения: Из давних времен христианской Церкви. СПб., 2004. - 288 с.

71. Лебедева Г. Е. Социальная структура ранневизантийского общества (по данным кодексов Феодосия и Юстиниана). Л., 1980.

72. Леонтий Византийский: Сборник исследований / Под ред. А. Р. Фокина. М., 2006.

73. Липшиц Е. Э. Законодательство и юриспруденция в Византии в IX-XI вв. Л., 1981. -247 с.

74. Липшиц Е. Э. Право и суд в Византии в IV - VIII вв. Л., 1976. - 231 с.

75. Литаврин Г. Г. Византийское общество и государство в X-XI вв. Проблемы истории одного столетия (976-1081). М., 1977. - 311 с.

76. Литаврин Г. Г. Византия, Болгария, Древняя Русь (IX - начало XII вв.). СПб., 2000. -416 с.

77. Литаврин Г. Г. Как жили византийцы. СПб., 2000. - 256 с.

78. Лихачева В. Д. Искусство Византии IV-XV вв. 2-е изд., испр. Л., 1986. - 310 с.

79. Лурье В. М. История византийской философии. Формативный период. СПб., 2006. -553 с.

80. Любарский Я. Н. Византийские историки и писатели. СПб., 1999. - 382 с.

81. Медведев И. П. Византийский гуманизм XIV-XV вв. СПб., 1997. - 342 с.

82. Медведев И. П. Мистра. Л., 1973. - 163 с.

83. Медведев И. П. Правовая культура Византийской империи. СПб., 2001. - 576 с.

84. На перекрестках цивилизаций: Сборник (Лемерль П. История Византии; Кицикис Д. Османская империя) / Пер. с фр. М., 2006. - 240 с.

85. Оболенский Д. Византийское Содружество Наций. Шесть византийских портретов. М., 1998. - 655 с.

86. Осарес Ф. Византийская армия в конце VI века (по «Стратегикону» императора Маврикия). СПб., 2007. - 142 с.

87. Острогорський Г. Icтopiя Biзaнтii / Пер. з нiм. А. Онишка. Львiв, 2002. - 608 с.

88. Оустерхаут Р. Византийские строители / Пер. Л. А. Беляева; ред. и коммент. Л. А. Беляева, Г. Ю. Ивакина. Киев; Москва, 2005. - 332 с.

89. Петросян Ю. А. Древний город на берегах Босфора. Исторические очерки. М., 1986. - 240 е., илл.

90. Поляковская М. А. Византия, византийцы, византинисты. Екатеринбург, 2003. -432 с.

91. Поляковская М. А. Общественно-политическая мысль Византии (40-60-е гг. XIV в.). Свердловск, 1981. - 80 с.

92. Поляковская М. А. Портреты византийских интеллектуалов. СПб., 1998. - 348 с.

93. Поляковская М. А., Чекалова А. А. Византия: быт и нравы. Свердловск, 1989, - 189 с.

94. Райе Д. Т. Византийцы. Наследники Рима / Пер. с англ. Е. Ф. Левиной. М., 2003. -204 с.

95. Райе Д. Т. Искусство Византии. М., 2002. - 254 с.

96. Рансимен С. Восточная схизма. Византийская теократия. М., 1998. - 239 с.

97. Рансимен С. Падение Константинополя в 1453 г. / Пер. с англ., предисл. И. Е. Петросян и К. Н. Юзбашяна. М„ 1983. - 200 с.

98. Ренье Л. Повседневная жизнь Отцов-пустынников IV века / Пер. с фр., вступ. ст., послесл., коммент. А. А. Войтенко. М., 2008. - 334 с.

99. Рудаков А. П. Наследие Константина. М„ 2007.

100. Рудаков А. П. Очерки византийской культуры по данным греческой агиографии. СПб., 1997. - 296 с.

101. Скабаланович Н. А. Византийское государство и церковь в XI веке: В 2 т. СПб., 2004. - 448 е., 416 с.

102. Сметанин В. А. Византийское общество XIII-XV вв. (по данным эпистоло- графии). Свердловск, 1987. - 288 с.

103. Соколов И. И. Византологическая традиция в Санкт-Петербургской Духовной академии. Печалования патриархов перед василевсами в Византии IX-XV вв. Патриарший суд над убийцами в Византии в X-XV вв. О поводах к разводу в Византии IX-XV вв. / Послесл. А. В. Маркидонова. СПб., 2005. - 320 с.

104. Соколов И. И. Лекции по истории Греко-Восточной церкви: В 2 т. СПб., 2005. - 384 е., 352 с.

105. Соколов И. И. О византинизме в церковно-историческом отношении. Избрание патриархов в Византии с середины IX до начала XV века (843-1453 г.). Вселенские судьи в Византии / Вступ. ст. Г. Е. Лебедевой. СПб., 2003. - 272 с.

106. Соколов И. И. Свт. Григорий Палама, архиепископ Фессалоникийский, его труды и учение об исихии. Никифор Влеммид, византийский ученый и церковный деятель XIII в. Церковная политика византийского императора Исаака II Ангела / Вступ. ст. А. В. Маркидонова. СПб., 2004. - 248 с.

107. Соколов И. И. Состояние монашества в Византийской Церкви с середины IX до начала XIII вв. (842-1204). Опыт церковно-исторического исследования. СПб., 2003. - 464 с.

108. Соколова И. В. Печати византийских императоров. Каталог коллекции. СПб., 2007, -120 с.

109. Солодовников В. Ранние соборы. Меровинговская Галлия VI - VIII вв. М., 2004.

110. Сорочан С. Б., Зубарь В. М., Марченко Л. В. Жизнь и гибель Херсонеса. Севастополь, 2006. - 832 с.

111. Тафт Р. Ф. Византийский церковный обряд. Краткий очерк. СПб., 2005. -160 с.

112. ТьерриА. Ересиархи V века: Несторий и Евтихий. Минск, 2006.

113. Удальцова 3. В. Византийская культура. М., 1988. - 288 с.

114. Удальцова 3. В. Идейно-политическая борьба в ранней Византии. М., 1974. - 352 с.

115. Удальцова 3. В., Литаврин Г Г Древняя Русь и Византия. М., 1980.

116. Успенский Ф. И. История Византийской империи: В 5 т. М., 2001-2002. - 624 е., 624 е., 798 е., 496 е., 560 с.

117. Успенский Ф. И. Очерки по истории византийской образованности. История Крестовых походов. М., 2001. - 444 с.

118. Успенский Ф. И. Очерки истории Трапезундской империи. М, 2003. - 319 с.

119. Флоровский Г. В. Восточные Отцы Церкви. М., 2005. - 640 с.

120. Фрейберг Л. А., Попова Т. В. Византийская литература эпохи расцвета (IX-V вв.). М„ 1978. - 287 с.

121. Хвостова К. В. Византийская цивилизация как историческая парадигма. СПб., 2009. - 207 с.

122. Христианские императоры Рима: Сборник статей. Пермь, 2005.

123. Хэлдон Д. История Византийских войн. М., 2007. - 461 с.

124. Чекалова А. А. Константинополь в VI веке. Восстание «Ника». СПб., 1997. - 332 с.

125. Черетаев А. А. Византия. Юстиниановская эпоха. М., 2004. - 364 с.

126. Шабага И. Ю. Славься, император! Латинские панегирики от Диоклетиана до Феодосия. М„ 1997. - 114 с.

127. Шейнэ Ж.-К. История Византии / Пер. с фр. В. Б. Зусевой. М„ 2006. - 158 с.

128. Шиканов В. И. Византия - щит Европы (арабо-византийские войны VII-XI вв.). СПб., 2004. - 96 с.

129. Шиканов В. Н. Византия - орел и лев (болгаро-византийские войны VII-XIV вв.). СПб., 2006. - 156 с.

130. Шиканов В. Н. Византия - Римская мечта (Западные войны Византии VI-XIV вв.). СПб., 2008. - 192 с.

131. Шмеман А., протопресвитер. Исторический путь Православия. Киев, 2003.

132. Шувалов П. В. Секрет армии Юстиниана. СПб., 2006. - 304 с.

133. Шукуров Р. М. Великие Комнины и Восток (1204-1461). СПб., 2001. - 446 с.

134. Юревич О. Андроник Комнин. М., 2004. - 250 с.

(Византийский словарь: в 2 т. / [ сост. Общ. Ред. К.А. Филатова]. СПб.: Амфора. ТИД Амфора: РХГА: Издательство Олега Абышко, 2011, т. 2 ).

Не вошли в списки, расположенные выше:

Васильев А.А. История Византии. Византия и крестоносцы. М., 1923.

Васильев А.А. История Византии. От начала крестовых походов до падения Константинополя. М., 1989.

Византийская цивилизация в освещении российских ученых. 1884-1927. М: Ладомир,1998,800с.Пер.,70х100/16,т.1000,ISBN 5-86218-357-4(т.1),5-86218-341-8

Византийская цивилизация в освещении российских ученых. 1947-1991. М: Ладомир,1998, 800с.,пер.,70х 100/ 16, т.1000,ISBN 5-86218-358-2(т.1),5-86218-341-8

Гренберг Ю.И. Греческие и южнославянские ерминии и типики в списках XV-XIX веков о технике иконописи настенной живописи и рукописной книги ГосНИИР, 2000, 160. Обл.

Гунтер Пэрисский. Из "Истории завоевания Константинополя" // М.А. Заборов. История крестовых походов в документах и материалах. М., 1977. С. 231-236.

Дашков С.Б. Императоры Византии. М., 1997

Добиаш-Рождественская О.А. Эпоха крестовых походов. Пг., 1918.

Досталова Р. Византийская историография // Византийский временник. 1982. Т. 43.

Заборов М.А. История крестовых походов в документах и материалах. М., 1977. С. 206 - 268.

Заборов М.А. Папство и крестовые походы. М.. 1960.

Иоанн Камениата. Взятие Фессалоники // Две византийские хроники X в. М., 1959. С. 159-211.

История крестовых походов / Под. ред. Дж. Райли-Смита. М., 1998.

Истории средних веков: Хрестоматия / Сост.: В.Е. Степанова, А.Я. Шевеленко. М., 1969. Ч. I. С. 259.

Каждан В.П. Византийские города в VII-IX вв. // Средние века. 1951. Вып. 21.

Каждан В.П. Деревня и город в Византии IX-X вв. М., 1960.

Куглер Б. История крестовых походов. Ростов н/Д., 1998.

Курбатов Г.Л., Лебедева Г.Е. Византия: проблема перехода от античности к феодализму. Л., 1984.

Курбатов Г.Л., Лебедева Г.Е. Город и государство Византии в эпоху перехода от античности к феодализму // Город и государство в древних обществах. Л., 1982.

Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992.

Лучицкая С.И. Образ "другого": мусульмане в хрониках крестовых походов. СПб., 2001.

Пигулевская Н.В. Византия и Иран на рубеже VI - VII вв. М.;Л., 1946.

Повесть о взятии Царьграда крестоносцами в 1204 г // Изборник. Повести Древней Руси. М., 1986.

Райт Дж. К. Географические представления в эпоху крестовых походов. М., 1988.

Сборник документов по социально-экономической истории Византии. М., 1951. С. 127-218.

Средневековая Европа глазами современников и историков / Под. ред. А.Л. Ястребицкой. М., 1995. Ч. II. С. 296-308.

Удальцова З.В. К вопросу о генезисе феодализма в Византии // Византийские очерки. М., 1971. С. 3-25.

Удальцова З.В., Осипова К.А. Отличительные черты феодальных отношений в Византии // Византийский временник. 1974. Т. 36. С. 3-30.

Удальцова З.В., Осипова К.А. Формирование феодально-зависимого крестьянства в Византии // История крестьянства в Европе. Эпоха феодализма. М., 1985. Т. 1.

Успенский Ф.И. История крестовых походов. СПб., 2001.

Хождение игумена Даниила // Книга хождений. М., 1993.

Период с IV по VI в. н. э. был тем временем, в течение которого восточная часть Римской империи превратилась в Византийскую империю. Этот процесс шел в трех направлениях: развитие элементов феодальных отношений в экономике, укрепление абсолютной императорской власти в политике и рост влияния христианства в идеологии. Все эти моменты отчетливо намечаются уже в правление Константина I (306–337 гг. н. э.).

Имя Константина связано с двумя крупнейшими событиями эпохи – с основанием новой столицы Римской империи и с легализацией христианства. Первое событие было вызвано тем, что Рим уже к III в. утратил прежнее значение: он был открыт для надвигающихся с севера варваров, торговые связи его ослабели. Императоры стали избирать своей резиденцией то Милан, то Трир, то Никомедию. Константину удалось найти для новой столицы наиболее удачное место – это был греческий город Византий , находившийся на торговом пути из Европы в Азию, между восточной и западной половинами империи.

Закладка новой столицы состоялась в 324 г., освящение – 11 мая 330 г. И те и другие торжества происходили в присутствии коллегий языческих жрецов и христианского духовенства. Новая столица получила официальное название «Нового Рима» – так говорилось о ней в эдикте, вырезанном на мраморной колонне в день освящения. Несколько позднее к этому названию прибавилось и второе, по имени основателя города – Константинополь (Κωνσταντίνου πόλις), которое осталось и для последующих веков.

За короткое время город достиг внешнего блеска и великолепия. Были построены роскошный императорский дворец, украшенное античными статуями здание для заседаний сената, термы, библиотека, большой ипподром; для украшения Константинополя со всех концов империи были свезены лучшие произведения античной скульптуры.

Второе событие было вызвано теми изменениями в идеологии, которые стали наиболее заметны на рубеже III–IV вв. Зародившееся в Палестине I в. н. э. , несмотря на двести с лишним лет полулегального существования и периодические преследования, к началу IV в. значительно окрепло. Толпы горожан различных сословий стекались слушать христианские проповеди, в которых говорилось и о происхождении мира, и о долге человека при жизни, и о блаженстве, которого может достигнуть каждый после смерти, если только жизнь его была праведной. Многочисленных сторонников находила себе также и этика христианства – пренебрежение имущественными и сословными различиями, призывы утешать бедных и страждущих. Логическое применение к человеческому обществу основного принципа христианства – единобожия – утверждало необходимость существования единого властителя и в государстве – наместника бога на земле. Это исторически обусловило признание христианства римскими императорами. Еще предшественники Константина Максенций и Галерий поняли, что религиозные распри лишь ослабляют стоящее на краю гибели государство; им принадлежали первые указы о запрещении преследования христиан и о свободном строительстве христианских храмов. В 313 г. Константин и его соправитель Ликиний совместно издали указ о равноправии христианства с языческими религиями в империи – так называемый «Миланский эдикт».

«Признавая, что бог – источник всех ниспосланных им благ, – пишет христианский историограф III–IV вв. Евсевий, – оба они единогласно и единодушно опубликовали в пользу христиан самый совершенный и самый обстоятельный закон» («Церковная история», X, 86). Сам Константин долго оставался язычником – он всю жизнь носил жреческий титул «великого понтифика» – и все же всячески способствовал превращению христианства в государственную религию. Он принимал участие в совещаниях духовенства, а иногда сам предлагал церковные законы. По его инициативе в 321 г. был установлен обряд освобождения рабов перед епископом, а в 323 г. было запрещено принуждать христиан к участию в языческих празднествах. Вселенский собор, т. е. общий съезд духовенства империи, со времени созванного Константином собора в Никее (325 г.) получил права общеимперского учреждения и высшего законодательного органа церкви.

После смерти Константина власть над империей перешла к трем его сыновьям, междоусобные войны которых продолжались до 351 г., когда одному из братьев, Констанцию, удалось сосредоточить всю власть в своих руках. За правлением Констанция следует короткий, но яркий эпизод двухлетнего правления императора–язычника Юлиана (361–363 гг.). За попытку возродить древние эллинские культы (правда, в соединении с некоторыми этическими положениями христиан) Юлиан был прозван церковью Отступником. Прямым преследованиям христиане при нем не подвергались; они только были отстранены от высших должностей и преподавания в школах. Широко образованный человек, приверженец неоплатонизма, Юлиан пользовался поддержкой образованной языческой знати, но не имел популярности ни в низших сословиях, ни в армии. После его гибели во время похода на персов у дела его не нашлось продолжателей. Сменивший его на престоле Иовиан отменил его распоряжения об ограничении прав христиан, – так после небольшого перерыва возобновилось победоносное шествие новой религии.

При последнем императоре династии Константина, Валенте, правившем во второй половине IV в. совместно с Валентинианом, который устроил себе резиденцию в Милане, обособление западной и восточной частей империи стало очевидным; шел процесс образования двух самостоятельных культур. Через семнадцать лет после Валента основатель следующей династии, Феодосий I, умирая (395 г.), оставил в завещании сыновьям империю поделенной на две части: восточную половину получил Аркадий, западную – Гонорий. Таким образом, к концу IV в. четко определяются масштабы и пределы Византийского государства: оно занимало Балканский полуостров, острова Эгейского моря, Малую Азию, Сирию, Палестину, Армению, Киренаику, Египет и владело колониями на Черном море (Херсонес и др.); эту огромную территорию населяли греки, македоняне, фракийцы, готы, копты, сирийцы, армяне, славянские племена. Сословный состав империи по пестроте не уступал национальному. Крупные землевладельцы – потомки римской рабовладельческой аристократии – вместе с придворной знатью, императорскими чиновниками и высокими чинами духовенства составляли высшее сословие. К среднему и низшему сословиям относились рядовое духовенство, торговцы, разнородное, объединенное в курии городское население, крестьяне, сельские арендаторы – колоны. Несмотря на известный прогресс феодальных отношений, в некоторых областях византийской экономики продолжал использоваться рабский труд.

Важную роль играла армия, состоявшая из представителей самых различных социальных групп; непостоянная, подверженная настроениям масса наемников не раз затевала и совершала государственные перевороты. Особыми общественными группами были городская языческая интеллигенция и монашество. Первая постепенно вымирала, вторая находилась в стадии подъема. Монашество возникло в конце III в. на основе аскетических тенденций той части христиан, которые были недовольны ростом церковных богатств и участием духовенства в светской жизни. Используя традиции древних отшельнических общин при храмах Сераписа в Египте, христианское монашество создало два типа своего жизненного уклада: один (введенный Антонием) был основан на полном уединении каждого человека; другой (связанный с именем Пахомия) – на жизни в общине (киновии) с централизованной властью, где требовалось строжайшее выполнение монастырского устава.

Жизнь византийского общества в целом определялась двумя характерными чертами. Первая из них – сочетание абсолютизма с весьма сильными демократическими элементами. Общественная жизнь в крупных городах была сосредоточена на ипподромах. Конские ристания были издавна одним из самых распространенных зрелищ, особенную же популярность приобрели они после запрещения гладиаторских боев при императорах–христианах. По древней традиции состязавшиеся на ипподромах возницы и их «болельщики» одевались в одежды разных цветов: белые, красные, зеленые, синие. Происхождение этого деления в византийской ученой литературе возводилось к мифическим временам Ромула, а четыре цвета объяснялись как символы четырех стихий: воздуха, огня, воды и земли. Под названием димов (или факций) эти партии известны и в городах Византийской империи. «Голубые» назывались венетами, «зеленые» – прасинами, «белые» – левками, «красные» – руссиями. Социальный состав каждой партии был довольно разнообразным. Наибольшим авторитетом и весом пользовались «голубые» и «зеленые»: первые состояли преимущественно из клиентуры крупных имений, колонов, крестьян, вторые – из ремесленников, моряков, торговцев. Каждая партия имела своих покровителей из знати.

Деятельность димов далеко выходила за рамки споров и столкновений по поводу общественных игр и состязаний: к V в. они становятся подлинным народным представительством, а ипподром – местом народных собраний, где императоры и знать не только принимали приветствия, но и встречали откровенные выражения недовольства, выслушивали претензии и жалобы, которые нередко переходили в серьезные волнения плебса.

Другая сторона общественной жизни империи представлена религиозной полемикой, которая далеко выходила за пределы среды образованного духовенства, где находились ее истоки, и захватывала все византийское общество. Начало разногласий по теоретическим вопросам о сущности христианства относится к первым векам новой эры. Их возникновение было вызвано теми опасностями, которые грозили новой религии в самом начале ее распространения: чрезмерное увлечение традициями гностицизма грозило превратить в тайное учение, доступное лишь избранным, и оторвать его от народа; следование донатистам, проповедовавшим всемогущество божьей благодати и скрытых в каждом человеке пророческих сил, неизбежно привело бы к ослаблению авторитета церкви. Потребность в массовой, принимаемой всеми и всех приемлющей религии, – потребность, присущая в равной степени всем, от правящих верхов до плебса, диктовала необходимость в отчетливой формулировке ортодоксальной линии христианского мировоззрения.

Эта линия была найдена на первом Вселенском (Никейском) соборе, в 325 г., где был утвержден символ веры – сведение основных догматов к короткой формуле, принятие и усвоение которой было обязательным для каждого христианина.

«Веруем в единого Бога Отца, Вседержителя, Творца всех видимых и невидимых, – гласил текст символа, – и в единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Бога от Бога, Света от Света, Жизнь от Жизни, Сына Единородного и Духа Святого» (Евсевий. Церковная история, VI, 135). В Божестве признавалось единство трех Ипостасей (Сущностей), одной из которых был Христос, воплотившийся в человека и посланный к людям для искупления их грехов своей . Таким образом, защитникам ортодоксального направления природа Христа представлялась единосущной Божественному началу. Непосредственной причиной созыва Никейского собора было распространение арианства – теории александрийского проповедника Ария (ум. в 336 г.), утверждавшего, что рождение Христа на земле противоречит понятию единосущности. Арий называл Христа лишь подобным Богу. Этот тезис ариан сообщал образу Христа антропоморфические черты. Христос походил на античных богов, и это облегчало многим переход от язычества к христианству. Арианство охотно принималось городской интеллигенцией, зажиточными горожанами, солдатами, потому что в его проповедях звучало утверждение и одобрение мирской жизни. Однако это таило в себе возможность ослабления церковной власти, именно поэтому и разгорались жестокие споры. Ортодоксальную партию на Никейском соборе возглавлял выдающийся церковный оратор и публицист . Арианство было объявлено ересью. Но полемика с ним не кончилась. В следующие десятилетия центром деятельности учеников и сторонников Ария становится Антиохия. Там возникает родственное арианству течение во главе с константинопольским патриархом Несторием (несториане), которое было отвергнуто ортодоксальным христианством на соборе в Эфесе (431 г.).

Насколько глубоко арианские споры волновали все общество того времени, рассказывает в одной из своих проповедей Григорий Нисский : «Все полно таких людей, которые рассуждают о непостижимых предметах, – улицы, рынки, площади, перекрестки; спросишь, сколько нужно заплатить оболов, – философствуют о рожденном и нерожденном; хочешь узнать о цене на хлеб – отвечают: «Отец больше Сына»; справишься, готова ли баня, – говорят: «Сын произошел из ничего».

После Никейского собора окончательная разработка учения о троичности Божества и теории ипостасей была осуществлена каппадокийцами Василием Кесарийским («Великим»), Григорием Назианзином и Григорием Нисским . Этот период религиозной полемики принято называть периодом тринитарных споров.

В V в. главное внимание спорящих направлено уже не на соотношение Ипостасей, а только на природу Христа, – тринитарные споры преобразуются в христологические. Так, в середине V в. возникает монофизитство, первым проповедником которого был малообразованный, но популярный среди рядового духовенства константинопольский архимандрит Евтихий. Основным положением монофизитства было полное отрицание в Христе человеческой природы и признание одной духовной. Монофизитская проповедь нашла горячих сторонников в египетских и сирийских монастырях, где аскетические тенденции исключали принятие эллинской культуры, выдвигая на первое место суровую подвижническую мораль, борьбу против светских удовольствий, роскоши и образования. Монофизитство нашло также сторонников и в среде бесправных народных масс. Оно стало настолько популярным, что на так называемом разбойничьем соборе в Эфесе (449 г.) одержало верх. Глава ортодоксальной партии, епископ Флавиан, был избит и отправлен в ссылку.

Богословские споры волновали не только низшие слои византийского населения, они оказывали существенное влияние на политику императоров и смыкались с борьбой в придворных кругах.

На V в. приходится правление династии Феодосия, на VI в. – династии Юстиниана. Борьбой за территориальную и государственную монолитность отмечена история этих двух столетий.

В течение V в. империя подверглась набегам вестготов, остготов, гуннов. Однако выгодное в стратегическом отношении положение Константинополя и своевременно заключенный мир с Персией сыграли свою роль: все эти события коснулись центра империи лишь в незначительной мере. Иная судьба постигла западную столицу. Несмотря на неоднократные попытки византийских императоров помочь Риму, в 476 г. он был захвачен разноплеменными войсками Одоакра, что положило начало образованию средневековых государств на Аппенинском полуострове. Отныне оказавшаяся более жизнеспособной Восточная империя выступает единственной хранительницей государственного и культурного уклада античности. Внутренняя история Византийского государства в это время представляет собой непрерывную цепь придворных интриг, государственных переворотов, мятежей и восстаний в низах. Фактически власть остается в руках знати. История сохранила имена временщиков–регентов, как, например, Евтропия, который правил вместо безвольного императора Аркадия (395–408 гг.), Анфимия и Аврелиана, вершивших дела империи при Феодосии II Каллиграфе, главная деятельность которого заключалась в переписке рукописей.

Управление империей было построено по римскому образцу и осуществлялось многочисленным чиновничьим аппаратом со строгой бюрократической иерархией. Виртуозно развитая фискальная система, лежавшая бременем не плебсе, и борьба за власть в верхах вызвали ряд различных по социальной природе восстаний среди готов, полудикого племени исавров, имперской армии, монофизитов Месопотамии и Египта.

Острые формы в это время принимают борьба христианства с язычеством и внутренние распри христиан. В 414 г. правительни- цей империи стала сестра Феодосия II, Пульхерия, которая, по рассказам современников, превратила императорский дворец в монастырь.

Язычники были изгнаны с государственной службы, права всех несогласных с ортодоксальной церковью были ограничены. Языческая культура беспощадно уничтожалась: в 391 г. был сожжен храм Серапеум с большой библиотекой, а в 415 г. толпой разъяренных фанатиков, монахов и горожан была убита Ипатия – философ и математик, преподававшая в Александрии. Тем не менее императорская власть приобретает внешнюю импозантность. В 450 г. Маркиан был торжественно возведен на престол при обряде коронования и миропомазания. Светский и церковный обряды соединились: миропомазание, заимствованное из иудейской религии, означало благословение церкви для вступающих на престол. И с этого времени церковь становится постоянной участницей венчания на царство.

Маркиан был последним императором династии Феодосия. После его смерти следуют несколько десятилетий жестокой борьбы за престол между различными группировками знати. Империей правили то выбранный армией военный трибун Лев (457–474 гг.), то исавр Зенон (474–491 гг.), то посаженный аристократией «прирожденный римлянин» Анастасий (491–518 гг.), то начальник императорской гвардии Юстин.

Основателем новой династии стал Юстиниан, македонянин по происхождению, племянник Юстина, при котором он был уже регентом – фактическим правителем (518–527 гг.). Последующие двадцать восемь лет его единовластного правления составляют эпоху расцвета византийской государственности, отдельные черты которой находят свое выражение в культуре того времени. Юстиниан сумел максимально сосредоточить в своих руках светскую власть и подчинить своему влиянию всю религиозную политику в государстве. Он стремился, подобно римским императорам, стать единым повелителем Востока и Запада. Это определило его внешнюю политику: Юстиниан предпринял ряд завоевательных походов на Запад, которые в общем были неудачны, но на них он растратил основные силы империи. Историографы VI в., говоря о Юстиниане, всегда отдают должное внимание и его жене, коварной и жестокой Феодоре, жизненный путь которой начался с амплуа мимической актрисы и которая до самой своей смерти оказывала значительное влияние на императора.

Христианство получило в лице нового императора покровителя ортодоксального направления. Преследовалось не только язычество, но и всякие отступления от генеральной линии церкви. В 529 г. была закрыта афинская Академия – последнее прибежище языческой культуры.

Правление Юстиниана известно также жестокими расправами с низшими классами византийского населения. В 532 г. произошло одно из самых крупных восстаний константинопольского плебса, так называемое восстание Ника, которое окончилось массовыми убийствами и резней на ипподроме. С этими особенностями времени Юстиниана сочетались внешнее великолепие и пышность обихода дворца, блестящие ритуалы придворных празднеств, театрализованность которых привлекала толпы горожан.

Заботы Юстиниана о политическом единстве государства обеспечили ему репутацию «великого законодателя» – по его инициативе был создан универсальный свод римских законов. Действовавшее в империи классическое римское право требовало изменений применительно к абсолютной императорской власти и к господствующему христианству. В юридическом руководстве нуждался и многочисленный бюрократический аппарат. Эти задачи лишь отчасти были в свое время выполнены кодексом Феодосия (438 г.) – сборником указов римских и византийских императоров со времени Константина I.

Для редакции нового сборника Юстинианом была созвана специальная комиссия из 16 юристов во главе с Требонианом. Так появился латинский «Corpus juris civilis», – состоящий из «Дигест» (или «Пандектов») в 50 книгах, содержащих сочинения всех римских юристов, «Институций» в 4 книгах (руководство по римскому праву) и самого сборника законов – кодекса. С одной стороны, деспотизм и расточительность Юстиниана поставили империю на край гибели, хотя это сказалось главным образом в VII–VIII вв., а с другой – вызвали известный подъем культуры в ее специфически византийских формах, который был итогом предшествующего двухвекового переходного периода.

На все разделы византийской культуры победа христианства наложила свой отпечаток. В науке, в архитектуре, в изобразительных искусствах, в словесности, в музыке доминирует тема соотношения жизни земной и загробной. Искусство теперь не ставит своей целью показать величие и значимость человека, как это было в античности. На первый план выдвигаются задачи изображения ничтожества и незначительности всего мирского, задачи раскрытия грешной человеческой природы, призывы к покаянию и духовному очищению в ожидании вечного блаженства после смерти.

Во внешнем же отношении византийская культура представляет собой смешение прочных традиций классической греческой древности и эллинизма, христианской идеологии и восточных влияний неизменно действовавших еще со времени образования эллинистических государств. Перенесение столицы из Рима в Византию, необходимость постоянной обороны от варваров, с одной стороны, и развитие торговли – с другой, вызвали подъем градостроительства. Такие города, как Константинополь, Александрия, Кесария, Антиохия, Бейрут, Газа, славились великолепной архитектурой. В каждом городе кроме библиотек, ипподромов, языческих храмов – наследия античных времен – уже с IV в. стала интенсивно развиваться христианская храмовая архитектура. Образцами для христианских храмов раннего времени служили античные базилики – общественные здания для суда и торговли, распространенные еще в классической древности. Это незатейливое по архитектурному оформлению и нейтральное по назначению здание, ничем не напоминавшее о языческих обрядах, наиболее удовлетворяло требованиям сторонников новой религии. Базилика состояла из трех разделенных колоннами галерей (нефов, от лат. navis), из которых средняя – место для богослужения – оканчивалась круглой нишей (абсидой), где помещался алтарь. Перед христианской базиликой обычно находился дворик с колодцем или фонтаном – символ обращения к каждому входящему в храм омыть себе не только лицо и руки, но и душу. В начальный период христианства базилики часто строились над могилами мучеников. Материал обычно добывался из развалин античных зданий, а хорошо сохранившиеся древние базилики использовались для христианских обрядов без изменений.

В V в. постепенно был создан новый тип зданий, более близкий христианству по духу. Единство божественного начала и соответствие ему централизованной государственной власти находят свое выражение в монументальных формах архитектуры: над средней частью храма появляется купол. Эта деталь была известна уже античности; однако купол помещался прямо на четырехугольном основании. Такие здания не имели средоточия и легкости, того взлета, который составляет специфику христианской архитектуры. Задача соединения нижней части здания с куполом посредством различных сводов и арок (так называемые парусы, или пандативы) была окончательно разрешена архитекторами Исидором из Милета и Анфимием из Тралл, которые в 537 г. закончили постройку храма святой Софии в Константинополе. Это здание объединило план древней базилики с централизующей силой главного купола. В роскошной внутренней отделке храма, в полихромных фресках и мозаиках, в пестроте орнаментов, где использовались также и восточные мотивы, сказались и внешняя пышность жизненного уклада византийских верхов, и весь процесс становления византийской живописи, которая, подобно архитектуре, использовала античные традиции.

Христианское изобразительное искусство формировалось под влиянием двух тенденций: необходимости найти тайный язык из–за полулегального существования в I–III вв. и стремления сохранить изображение на вечные времена. Первая тенденция породила ряд символических образов, в большинстве случаев заимствованных из античности. Например, венок и пальма еще в классическую эпоху означали победу, но свело образ пальмы к победе над земными искушениями и к победе воскресения над смертью. Корабль означал христианскую общину, якорь – надежду, голубь с оливковой веткой в клюве – мир, Амур и Психея – бессмертие души. Характер христианской фресковой живописи, которая начинается с росписей катакомб, близок искусству помпейских фресок.

В ряде случаев для изображения сцен из Ветхого Завета привлекались обычные детали античных сюжетов (крылатые амуры, дельфины, рыбаки, гирлянды цветов). Вторая тенденция сказалась в развитии монументального искусства мозаики, которое получает особое распространение со времен Константина, когда легализованное стремится к внешнему эффекту обрядов, совершаемых в базиликах, крещальнях, церквах. Аскетическое мировоззрение монашеской среды наложило свой отпечаток на искусство портрета, в котором сказались традиции фаюмских мастеров. Но с течением времени на смену реалистическим элементам в портретных изображениях приходят устойчивые приемы христианской иконографии: сухие, лишенные динамичности фигуры, смиренные позы, продолговатые лица в темных, желтоватых тонах.

Особую популярность приобрело в Византии искусство миниатюры – кропотливый труд, особенно процветавший в монастырях. В рукописях сохранилось множество рисунков безвестных мастеров – свидетельство высокого уровня византийской живописной техники и наследования лучших традиций художников эпохи эллинизма.

Искусство ваяния, столь высокое и значимое в эллинском мире, вследствие изменившегося подхода к человеческой личности не имело особого значения. Византийская скульптура существует главным образом в жанрах рельефа на саркофагах, надгробиях и внешних стенах храмов, используя в основном те же сюжеты, что и живопись. На рубеже V–VI вв. как деталь на рельефах и фресках и как самостоятельное изображение появляется крест, который долгое время напоминал христианам гонения и поэтому изображать его избегали.

Столкновение античных традиций и потребностей, диктуемых христианизированной культурой, приняло своеобразную форму в области театрального искусства Византии. Христианская литургия, восприняв многое из сценического оформления и драматургических приемов греческой трагедии, постепенно (примерно к IX в.) превратилась в монументальное драматическое действо, – явление, аналогичное средневековым мистериям Запада. Алтарь с трехстворчатой дверью напоминал тройную дверь античной скенэ. Во время богослужения монологические рецитации чередовались с репликами–восклицаниями и песнопениями хора, разделенного на два полухория. Некоторые музыкальные части литургии представляли собой гимны–диалоги солиста и хора. Однако развитие новых эстетических принципов, требование от искусства отвлеченности и созерцательности привело к ослаблению динамики драматического сюжета.

Эпизоды из Евангелия, которые обычно подвергались драматическим переделкам, исполнялись с намеренным замедлением действия и своей статичностью напоминали раннехристианский литературный жанр «видений».

Существовал особый вид театрализованного церковного красноречия: для оживления и иллюстрации проповеди прерывались диалогическими сценками или антифонным пением. Первый памятник такого жанра относится к V в. Это энкомий (похвальная речь) деве Марии, написанный константинопольским епископом Проклом. После пространного вступления – возвышенно–риторичного гимна девственности – помещена живая сценка – диалог Марии и Иосифа, подозревающего жену в измене и не сразу постигающего божественную сущность событий. Затем следует диалог Марии и архангела Гавриила – тема, часто воспроизводимая мозаиками; в данном случае именно эта часть и обладает внутренней замедленностью. Энкомий заключает два монолога. Первый из них произносится Богом: раскрывается божественное назначение Марии и объясняются грядущие события. Второй монолог произносит дьявол, который хочет помешать воплощению и действию божьей благодати.

Такие энкомии были главной частью больших церковных празднеств, называемых πανήγυρις, и исполнялись в лицах.

В других случаях церковные празднества усваивали те или иные детали античного обихода. Так, например, традиционная пляска на пасху напоминала возникшую некогда в Спарте пирриху; во время сбора винограда еще в VII в. призывали Диониса. Вне церковной сферы большой популярностью пользовались праздники Календ, Неомений, Дионисий, и др. с карнавальными шествиями, когда участники надевали трагические и комические маски.

Наряду с церковным театром в Византии существовала и светская сцена, на которой еще в VI в. ставилась греческая трагедия. Основным же светским репертуаром византийского театра были мимы и пантомимы – наиболее жизнеспособные из унаследованных от античности жанров. Пантомимы в соединении с акробатическими номерами и выступлениями дрессированных животных, видимо, включались в общую программу игр на ипподроме.

Античная классификация мимов по их тематике указывает две группы: бытовые мимы и мифологические травести. Византийская сцена восприняла из них только первые. Содержание мимов свелось при этом преимущественно к грубой эротике, и это вызвало к ним резко неприязненное отношение лиц, стоявших во главе христианского просвещения. Именно мимы имеет в виду Василий Кесарийский (IV в.), когда с презрением говорит о «лицедеях»; Иоанн Златоуст осуждает светскую музыку, по его мнению, лишь портящую нравы, и называет театры «постройками дьявола», а театральные представления – «торжищем бесов».

«Речь в защиту мимов» ритора Хорикия из Газы (V–VI вв.) была ответом на эти постоянные нападки. Газа была блестящим культурным центром, где традиции эллинского образования держались почти до иконоборческих времен; там существовала знаменитая риторская школа, школа актеров–мимов и театр Диониса, где и произнес свою речь Хорикий.

В последующие века преследование мимов со стороны правящего духовенства и императора приняло более острые формы. Однако отдельные сюжетные детали и сценические приемы мимов проникают в церковь, что способствует образованию нового специфически–византийского жанра «христологического» мима, образцы которого относятся к VII–VIII вв. – периоду нарастающей христианизации византийской культуры.

Первые века существования Византийского государства были отмечены также борьбой двух образовательных систем – античной и христианской.

Начальное христианское образование давалось дома или в монастырях; потом для приобретения литературных и ораторских навыков христиане прибегали к помощи языческих, риторских и философских школ; высшей ступенью образования было богословие. Богословские школы развивались из училищ для новообращенных (так называемые катехизические школы), где людям разного возраста надлежало усваивать христианские догмы. К IV в. репутацию крупнейшей богословской школы приобретает школа в Александрии, прославившаяся еще в I в. н. э., – в ней учили первые теоретики христианства – Климент и Ориген . Здесь существует разветвленная система богословских дисциплин (например, полемическая апологетика, догматическое богословие, эксегеза). Основным методом александрийской эксегезы была аллегория – выискивание в священном Писании таинственного, сокровенного смысла.

Несколько позже, на рубеже III–IV вв., возникла богословская школа в Антиохии с иным методом – историко–логическим и грамматическим подходом к священному Писанию; антиохийские богословы смотрели на Ветхий и Новый Заветы как на реальную историю, которая требует раскрытия путем усовершенствованных методов исторической эксегезы. Школы такого же типа были в Эдессе и Низибии. Христианское образование восторжествовало в результате конкуренции с языческим, которая длилась пять столетий. В III в. в противовес христианству язычество выдвигает универсальную философскую систему неоплатонизма, охватившую все течения и оттенки античной идеалистической философии и касающуюся всех областей жизни. После «классического века» неоплатонизма при жизни его основателя Плотина в IV в. расцветают сирийская и пергамская школы во главе с Ямвлихом и Эдесием. Этим школам свойственно тяготение к мистике, от которой в I в. отходят представители афинской школы, Прокл и Марин, обратившиеся к логической систематизации своих положений. Выдерживая неоднократные нападки и критику со стороны неоплатоников (например, в утраченных сочинениях Прокла), в то же время многое у них заимствовало.

Итак, в IV–V вв. риторское и философское языческое образование было сосредоточено в Афинах, медицина и философия процветали в Александрии, также славились риторские школы Антиохии, Кесарии, Газы; центром юридического образования был Бейрут. Многочисленные языческие школы существовали в Константинополе, Никее, Трапезунде. В противовес константинопольским школам еще при Феодосии II в столице была открыта высшая христианская школа (425 г.); во второй половине VI в. она была преобразована в школу константинопольского Патриархата во главе со вселенским учителем. Временем окончательной победы христианского образования и христианской идеологии принято считать 529 г., когда Юстинианом была закрыта афинская Академия. Умирание языческой культуры сказалось и на состоянии науки этих столетий. Несмотря на известный прогресс точных наук, в частности механики, в общем и целом наука переживает упадок. На смену античной медицине и естествознанию приходят заговоры и вера в чудеса, легенды о которых в изобилии рождала монашеско–подвижническая среда. не стремилось к точным представлениям о мироздании. Популяризация христианских космогонических теорий нашла свое выражение в жанрах Шестоднева – духовных проповедях на темы о сотворении Богом мира. Ученая христианская литература дала ряд сочинений, подобных «Христианской топографии» Косьмы Индикоплова (VI в.), где знакомство с достижениями эллинистической науки не мешает построению фантастической схемы вселенной, наиболее соответствующей христианскому мировоззрению.

Однако в античном наследии была безоговорочно принятая новой культурой область – греческий язык. Оставаясь языком литературы, он проникал во все области государственной и культурной жизни. На нем учились, на нем вели богословские дискуссии. Это определило наиболее существенную черту, отличающую восточную культуру от западной, а именно: ее одноязычность. Период IV–VI вв. был временем постепенного вытеснения латинского языка греческим, который к VII в. занял господствующее положение. Так, из некогда единой Римской империи образуются два государства с различными культурами. Переосмысленное слово «ромеи», которым называли себя византийцы, означало именно эту этническую и духовную обособленность, которая сказалась даже в характере победившей идеологии: христианству Востока, аппелирующему к чувствам человека, были чужды рационализм и волюнтаристские тенденции Запада.

II

В IV–VI вв. на территории восточной части Римской империи было пять основных центров культуры: Афины с их прославленной платоновской Академией, Константинополь, малоазийская Каппадокия (Кесария, Ниса, Назианз), Сирия (Антиохия, Газа), Египет (Александрия, Панополис). В культурно–просветительской и творческой деятельности представителей этих центров отчетливо проявляются основные тенденции духовной жизни того времени.

Так, Афины оказываются главным хранилищем и оплотом древней эллинской культуры и образованности. В IV в. там преподают знаменитые языческие риторы Гимерий и Проэресий; у них учатся будущие знаменитые деятели христианской церкви – Василий Кесарийский , Григорий Назианзин. В V в. у своего отца Леонтия, преподавателя философии и риторики, учится Афинаида, будущая жена императора Феодосия II. Во главе афинской Академии в это время стоит один из последних корифеев языческой философской мысли – неоплатоник Прокл. Но к VI в., особенно после закрытия Юстинианом афинской Академии, древний центр язычества теряет свою ведущую роль в культурном образовании эпохи. Основные нити духовной жизни страны тянутся теперь к Константинополю: в VI в. он принимает к себе таких видных поэтов, как Роман Сладкопевец, прибывший из Сирии, Агафий из малоазийского города Мирины, Павел Силенциарий, историографы Прокопий из Кесарии, Менандр Протиктор и др.

Если Афины IV–V вв. были главным средоточием уходившей в прошлое языческой культуры, то в это же самое время новая идеология, новая культура выкристаллизовывается в трудах представителей так называемого каппадокийского кружка в творчестве Василия Кесарийского , Григория Назианзина и Григория Нисского. Однако и эта философская литература, новая по содержанию, не порывает с античными традициями, а, напротив, усваивает их и по–своему продолжает. Так, например, в богословских произведениях каппадокийцев основные положение ортодоксального христианства обоснованы средствами неоплатонической диалектики. Стихи Григория Назианзина обнаруживают глубочайшую привязанность автора к традициям античной поэзии. Применение правил античного стихосложения к изменившему фонетическую природу греческому языку осуществляет поэт Нонн из Панополиса.

Связь новой культуры со старой заметна также в деятельности представителей александрийской и антиохийской школ – у Афанасия Александрийского и Иоанна Златоуста.

Литературное наследие авторов V–VI вв., получивших образование в газской школе, весьма показательно для эпохи переходного периода от античности к средневековью. В нем ясно различаются три рода произведений: 1) чисто христианские по духу (эксегетические сочинения Прокопия, агиография Феодора); 2) чисто языческие (поэзия Иоанна); 3) произведения христианские, заимствовавшие форму из языческой поэзии. Это объясняется тем, что в Газе, как ни в каком другом центре эллинской культуры, необычайно долго и прочно сохранялись языческие верования. Не случайно, Иероним, время сознательной жизни которого приходится на вторую половину IV и первые два десятилетия V в., называл Газу городом язычников («Житие Иллариона», гл. 14). Некоторые философы, воспитанники этой школы, пытались даже сблизить с учением Платона (диалоги Энея), а поэты газской школы, единственные во всем греко–римском обществе того времени, создавали прямые подражания древним языческим поэтам: Анакреонту подражал Иоанн (V в.), трагикам – Тимофей (конец V – начало VI в.). Христианские риторы–софисты старались построить на обломках язычества новую по содержанию, но старую по форме культуру. В газской школе этого времени процветают те же самые жанры, которые успешно разрабатывались в языческих школах риторов–софистов. Так, одна из декламаций Хорикия посвящена вопросу о том, какие слова произнесла бы Афродита, отправившись на поиски Адониса. Даже при создании произведений христианского направления риторы газской школы наполняли их сравнениями с героями древнегреческой мифологии и с историческими деятелями языческих времен («Энкомий Прокопию» Хорикия).

Процесс первоначального усвоения христианской литературой форм и методов жанровой, словесной выразительности, выработанных языческой литературой, и постепенный разрыв с ней особенно отчетлив в христианской поэзии IV–VI вв. Именно этот признак – следование образцам языческой литературы или отклонение от них – разделяет христианскую поэзию IV–VI вв. на поэзию традиционную и новую. В традиционной поэзии сохраняются неизменными не только сами жанры, заимствованные из литературы языческой (гимн, эпиграмма, эпитафия, дидактическое стихотворение, гномы, поэма, экфрасис), но и те же метрические принципы стихосложения, хотя греческий язык уже перестал ощущать различие между долгими и краткими слогами. во всех своих 408 стихотворениях точно соблюдает принцип метрического стихосложения. Жанры его стихотворений разнообразны: эпиграммы, дружеские или гневные («На Максима», «На любящих богатство», «На лицемерных монахов»), краткие, меткие гномы (изречения), ведущие свое начало от Гомера и Гесиода, большие поэмы («На свою жизнь», «Спор жизни духовной с жизнью мирской», «От Никобула–отца к сыну»), гимны (например, «Гимн Христу»). Однако поэтическому творчеству Григория присуще новое мироощущение, которое властно прорывается сквозь старую традиционную форму. Оно выражается прежде всего в сочетании двух компонентов: чувства крайне личного с чувством общечеловеческим. Тем самым осуществляется основной принцип подлинной лирической поэзии, на которой выросла древнегреческая лирика эпохи расцвета (раннее творчество Ивика, Солон, Пиндар); в эпоху эллинизма и «серебряного века» римской литературы этот принцип был нарушен утратой второго компонента.

Григорий умел так говорить о сугубо своем, личном, что слова его приобретали общественный резонанс: они были полны общечеловеческой значимости. Именно потому так проникновенно звучат строки двух его «Жалоб» (382 г. и после 383 г.), выражая всю силу человеческого страдания, а гневная инвектива на его личного врага Максима вырастает в общеполитическую сатиру на светское и духовное общество, в котором «победоносное невежество чуть рот раскроет, дерзостью одной берет», а доблесть и способности затираются.

В V–VI вв. в христианской поэзии был популярен жанр экфрасиса (описания), пришедший из античной риторики. Ему отдали дань такие поэты VI в., как Христодор Коптийский, описавший 88 статуй богов, героев, поэтов, философов и государственных деятелей Греции и Рима, Юлиан Египетский в эпиграммах «На медную статую Икара», «На «корову» Мирона», Леонтий Схоластик («На статую танцовщицы»), Агафий Миринейский («На статую Плутарха», «На изображение архангела Михаила») и, наконец, Павел Силенциарий («Освещение купола святой Софии»). Из этих стихотворений особого внимания заслуживают последние два. Экфрасис Агафия замечателен тем, что в поэтической форме, предельно кратко и четко выражает совершенно новое, средневековое понимание главной задачи искусства: оно должно помогать человеку переноситься в мир иной, более возвышенный, т. е. служить религии.

Ангелиарху незримому, духу, лишенному плоти,

Форму телесную дать воск–воплотитель дерзнул.

И не без прелести образ; его созерцая, способен

Смертный для мыслей святых лучше настроить свой ум.

Не беспредметно теперь его чувство; приняв в себя образ,

Сердце трепещет пред ним, как пред лицом божества.

Зрение душу волнует до дна. Так умеет искусство

Красками выразить то, что возникает в уме.

Экфрасис Павла Силенциария, написанный гекзаметром, свидетельствует о новом качестве, развившемся к VI в. в этом древнем жанре античной литературы: стихотворение почти в тысячу стихов превращается в поэму, преследующую пропагандистскую цель, где автор связывает религиозные чувства, пробуждаемые великолепием нового храма, с основными целями политической жизни Византийского государства. Храм превращается здесь как бы в олицетворение новой могущественной империи: ночное освещение в храме не только помогает душе находящегося в нем человека приобщаться к божественному началу – оно превращает храм в спасительный маяк, на который с надеждой взирают моряки, плывущие по Черному и Эгейскому морям. Иными словами, собор – символ надежды и спасения для приближающихся к Константинополю варваров; спасение может прийти к ним только от Византийского государства.

Примеры выражения нового содержания в старой форме можно было бы умножить. Особенно любопытны попытки некоторых поэ- тов передать евангельские сюжеты эпическим гекзаметром. Такова стихотворная обработка евангельских рассказов Григорием Назианзином, Анастасием Косноязычным, патриархом Софронием, приведенная среди византийских эпиграмм в «Палатинской антологии». Переложение библейских преданий Ветхого и Нового заветов в гекзаметрах осуществляет императрица Евдокия, в язычестве Афинаида (V в.). Она же решилась применить размер гекзаметра в агиографической поэме «О святом Киприане», некоторыми чертами напоминающей позднейшую легенду о Фаусте. Хотя текст поэмы не сохранился полностью, все же он дает представление об образе Киприана, бывшего мага, побежденного силой нравственной чистоты и твердости девушки–христианки Юстины. Словесная ткань поэмы, хотя и в незначительной степени, все же передает изменения, происшедшие в языке; о них свидетельствуют встречающиеся иногда в поэме грамматические и фразеологические отклонения от классических норм, смешение долгих и кратких слогов.

Современник Афинаиды Нонн, излагая гекзаметрами Евангелие от Иоанна, уже стремится в той или ной степени учитывать новые языковые нормы. Автор строит стих таким образом, чтобы музыкальное ударение в нем совпадало с экспираторным ударением разговорной речи. Таким образом, начинается постепенный переход от метрического принципа стихосложения к тоническому. Попытки такие делались еще в IV в.: среди скудных фрагментов знаменитого ересиарха Ария сохранились два стихотворных отрывка; по ним можно судить, что стихи предназначались для пения и во многом отступали от норм античной метрики; в них можно даже предполагать наличие рифмы. Вот как звучит такой отрывок в приблизительном русском переводе:

Не всегда Отцом был,

Но время было,

Когда один был,

И еще Отцом не был.

Не всегда и Сын был,

И время было,

Когда его не было.

С течением времени подобные попытки порвать с нормами античной метрики становились, видимо, более частым явлением, так как полный разрыв с ними мы наблюдаем уже в VI в. в творчестве замечательного поэта Романа Сладкопевца . С его именем связано возникновение новой поэзии в византийской литературе – новой и по содержанию, и по форме и по жанровым, и по метрическим признакам. Роман Сладкопевец – автор более тысячи церковных песнопений, которые дают право назвать его подлинным реформа- тором византийского стихосложения: он первым из христианских поэтов стал писать по тоническому принципу и тем самым приблизил церковные песнопения к живому разговорному языку, сделал их понятными и близкими для всех своих современников. Роман Сладкопевец – создатель двух новых поэтических жанров, названных им кондаком и икосом. Кондак (от греческого слова κοντάκιον – небольшой свиток) – литургическая поэма, посвященная описанию какого–либо церковного праздника или эпизода из жизни как легендарных героев Ветхого Завета, так и христианских святых. Икос (от греческого слова οίκος – дом) – подробное разъяснение, часто с нравоучительной целью, сопровождающее кондак. Таким образом, кондак и икосы составляют единое целое: кондак (всегда один) предшествует икосам, число которых колеблется от одиннадцати до двадцати восьми. Впечатление единства достигается благодаря тому, что заключительные слова кондака повторяются в конце каждого икоса. Это соединение кондака с икосами дало в высшей степени гибкую поэтическую форму, которая открывала большие возможности для выражения эмоций. Песнопения Романа нередко полны драматизма, и драматизм этот подчас развертывается в психологическом плане («О предательстве Иудином», «Иосиф и египтянка», «Девы мудрые и неразумные»). Тонические размеры придали разнообразие внешней, музыкальной стороне поэтической речи. Тон песнопений Романа бывает прост и величествен, строг и нежен, торжествен и задушевно–лиричен. За эту неизменную глубину чувства и красоту слога Роман был назван Сладкопевцем.

Византийская проза сложилась под влиянием необходимости защиты и обоснований основных положений ортодоксального христианства в спорах с язычниками и еретиками. Это вызвало к жизни такие жанры, как полемические философско–богословские речи, эксегеза (толкование), гомилии (проповеди). Усиление роли церкви в политической и духовной жизни империи сказалось на развитии красноречия, которое становится теперь достоянием церкви (утешительные речи, эпитафии, панегирики святым). Возникает и специфически–средневековый жанр агиографии. Историография и эпистолярная проза остаются в меньшей степени подверженными клерикальной идеологии.

Жанр полемических речей представлен в творчестве христианских писателей IV в. Григория Назианзина, Афанасия Александрийского , Василия Кесарийского, Григория Нисского, Ефрема Сирина. Полемика ведется этими авторами в двух направлениях: против язычников и против еретиков. Метод ее в том и другом случае крайне различен. Язычников, как правило, христианские писатели обличают, не предоставляя им ни слова в оправдание или в защиту: таковы, например, речи Григория Назианзина против императора Юлиана в форме инвективы.

В антиеретических произведениях взгляды противника получа- ют более или менее пространственное выражение; этому способствует форма диатрибы (беседа, разговор). Таковы пять речей Григория Назианзина в защиту никейского православия против ариан. Больше половины своих сочинений посвящает защите православного учения александрийский епископ Афанасий, главный противник арианской доктрины. Его полемические речи, написанные в основном также в форме диатрибы, развернуты подчас в философском плане. Например, «Речь о воплощении Бога–Слова и о пришествии его к нам во плоти» начинается с космогонических экскурсов. Афанасий кратко излагает различные языческие теории, сопровождая их собственной оценкой; тон в этих суждениях спокойный и беспристрастный, цитировать сочинения язычников Афанасий избегает: «Создание мира и сотворение вселенной многие объясняли по–разному, и каждый, какое хотел, такое и составлял об этом понятие. Одни говорили, что все произошло само собой и случайно. Таковы эпикурейцы… Другие же, и в их числе великий у эллинов Платон, утверждали, что бог сотворил вселенную из готового и несотворенного вещества» («Речь о воплощении Бога–Слова и о пришествии его к нам во плоти», § 2).

Однако при изложении взглядов ариан метод полемики Афанасия меняется: он часто и обильно цитирует своих идейных врагов, противопоставляя им свои убеждения.

Точно так же в большом объеме цитирует своего противника и соотечественника Евномия, ученика арианина Аэтия, Василий Кесарийский . Его пять книг «Против Евномия» построены таким образом: автор приводит одно за другим более или менее пространные изречения Евномия и после этого развивает свое опровержение. Напротив, его младший брат Григорий Нисский в «Двенадцати книгах опровержений Евномия» прибегает к цитатам крайне редко, стремясь в большинстве случаев передать смысл оспариваемых положений своими словами. В связи с этим Григорий подробно излагает собственные взгляды. Этому предпослана история возникновения арианского учения, где любопытны характеристики «отца ереси» – Ария, его ученика Аэтия, превзошедшего своего учителя «новостию изобретений», и, наконец, самого Евномия, «истинного Аэтиева соревнователя». Язык богословских сочинений Григория Нисского довольно сложен и труден для восприятия.

Изложение тех же вопросов у Иоанна Златоуста , напротив, легко и доступно благодаря ярким и образным сравнениям, отсутствию излишней риторики и простому синтаксису: «Нет ничего странного и неожиданного в том, что безумные смеются над великими предметами. Таких людей невозможно убедить человеческой мудростью; и если ты станешь убеждать их таким образом, то добьешься противоположного; для того, что выше разума, нужна одна вера. В самом деле, если мы посредством суждений разума захотим объяснить язычникам, как Бог сделался человеком, вселившись в утробу девы, и не признаем этого предметом веры, – они будут только смеяться. И терпят поражение как раз желающие постичь это» («Беседа четвертая на первое послание к коринфянам», § 1).

Столь же ясны рассуждения на эти темы современника каппадокийцев сирийского проповедника Ефрема Сирина , сочинения которого еще при жизни были переведены на греческий язык. Он умеет найти собственные, неповторимые средства для выражения мысли. Обращает внимание, например, сравнение воплощения Христа в человека с образованием жемчуга в раковинах: «… Приведу такой пример, который поможет мне объяснить естество… Жемчуг – это камень, образовавшийся от плоти, ибо получается он из раковин. А поэтому, кто не поверит, что и Бог от тела рождается человеком? Жемчуг получается не от сообщения раковин, но от столкновения молнии и воды. Так и Христос зачат девой без плотского услаждения» («Слово на еретиков»).

В другом сочинении Ефрем Сирин негодует на того, кто осмеливается исследовать природу Христа, «всеобщего спасителя, или Врача», так как она непостижима. Ефрем наполняет свое сочинение «Против исследователей естества сына Божия» увещаниями не заниматься подобными вопросами. Это сочинение начинается своеобразным торжественным гимном Христу: «Небесный царь, бессмертный владыка, единородный сын, возлюбленный отцу, который по единой благости своей властью создал человека из земли, побежденный щедротами своей божественной сущности, ради того самого человека, которого создали пречистые руки его, сошел с неба спасти и исцелить всех страждущих. Ибо по действию лукавого все изнемогли во зле: недуг стал тяжким и неизлечимым; ни пророки, ни священники не в силах были совершенно уврачевать язвы. Поэтому святой, единородный сын, видя, что все сущее изнемогает во зле, по воле отца сошел с неба и воплотился в утробе святой девы, и по благоволению своему, родившись от нее, пришел, чтобы благодатью и щедротами врачевать одержимых разнообразными немощами и словом своим исцелить все болезни. Всех избавил он от зловония их собственных язв. Но недужные, исцелившись, вместо того, чтобы воздать благодарность Врачу за исцеление, начали исследовать сущность Врача, которая непостижима…»

Следующий жанр, широко распространенный в христианской прозе IV–VI вв., – жанр эксегезы; ему отдали дань все видные христианские писатели. Своими корнями этот жанр также уходит в область языческой литературы, в которой толкование сочинений Гомера, Пиндара, Платона, Аристотеля и других знаменитых авторов древности имело давнюю и непрерывную традицию.

Христианская эксегеза Александрийской школы с ее аллегорическим методом представлена для нас прежде всего сочинениями Афанасия: «Толкование на псалмы», «Из бесед на Евангелие от Матфея», «Из толкования на Евангелие от Луки» и др. Метод толкования Афанасия крайне сложен не только потому, что он стремится видеть аллегорию почти в каждом слове священного Писа- ния, но и потому, что свои мысли он выражает темным языком, с нарочитой возвышенностью, прибегая к сложным синтаксическим построениям.

К той же школе принадлежит и Григорий Нисский ; испытав огромное влияние неоплатонизма, со своей склонностью к созерцательно–философским размышлениям, Григорий тяготеет к отвлеченным богословским рассуждениям о природе человека, о порядке мироздания. Так, например, в «Толкованиях к надписаниям псалмов» от рассуждений о смысле музыки он переходит к космогоническим и теологическим вопросам мироздания. Его толкования эклектичны: в них встречаются мысли пифагорейцев, стоиков, перипатетиков, неоплатоников, и это весьма показательно для мыслителя переходной эпохи от античности к средневековью.

Более рационалистична эксегеза в трудах представителей историко–грамматической Антиохийской школы – прежде всего Василия Кесарийского и Иоанна Златоуста; так, в первой беседе на псалмы Василий касается приблизительно той же темы, что и его младший брат Григорий, но эта тема развивается уже не в возвышенно–философском плане, а в плане реально–этическом с сильным дидактическим уклоном. При разъяснении содержания псалмов Василий весьма часто использует сравнения, взятые из реальной, повседневной жизни – из области домостроения, кораблестроения или из жизни земледельцев, купцов, странников. Такие сравнения делали эксегезу Василия чрезвычайно популярной, доступной для людей любого социального положения.

Также и в объяснениях текстов Ветхого Завета Василий более «реалистичен», более прост и доступен, чем Григорий Нисский . Его «Беседы на Шестоднев» (цикл проповедей о сотворении Богом мира в течение шести дней) представляют собой подробные ответы на четко поставленные вопросы, где изложение сопровождается остроумными сравнениями и антитезами. Иногда для убедительности Василий прибегает к методу доказательства от противного.

Наконец, в трудах Иоанна Златоуста , также принадлежавшего к Антиохийской школе, эксегеза обретает свою классическую форму, признаки которой заключаются в необычайной простоте изложения, ясности мысли и краткости в способе ее выражения. При этом Иоанн вовсе не избегал сложных богословских тем. Свое изложение и доказательство выдвигаемых положений он охотно сопровождал примерами из языческой литературы, которым противопоставлял примеры из жизни христиан. При этом Иоанн всегда предвидел возможность возражений противников – язычников или еретиков–христиан. Нередко он исходит именно из таких возражений. Например, в «Четвертой беседе на первое послание к коринфянам» о казни Христа Иоанн пишет: «Если я скажу: Христос был распят, то язычники возразят: как же это согласуется с разумом? Он не избавил себя, когда распинали и мучили его на кресте; как же он после того воскрес и избавил других? Если бы он обладал такой силой, то должен был показать ее прежде, чем умереть (так, действительно, и говорили иудеи); если же он не избавил себя, то как мог избавить других? Язычник скажет, что это не согласуется с разумом. И верно, – это выше разума; в кресте явилась неизреченная сила. Подвергнуться мучениям и быть выше мучений, быть связанным и победить – для этого необходима беспредельная сила» (§ 1).

Нередко Иоанн обращается к слушателю, ставя сам за него вопрос: «Но, скажешь ты, и у язычников многие презирали смерть. Кто же, скажи мне? Тот ли, кто выпил яд из цикуты? Но подобных ему я представлю, если угодно, целые тысячи в нашей церкви; если бы во время гонений позволено было умирать, приняв яд, то все гонимые оказались бы славнее его. Притом он выпил яд, не будучи властен пить или не пить; хотел он этого или не хотел, но он должен был подвергнуться этому, и, следовательно, это было делом не мужества, а необходимости; и разбойники, и убийцы по приговору судей терпели еще большие страдания» (§ 4). Такая живая форма объяснения, переходившая в беседу с теми, к кому обращался Иоанн, сближала его эксегезы с жанром проповеди (гомилии), который также получил блестящее развитие в его творчестве. Слава об его красноречии с течением времени достигает новой столицы – Константинополя, куда его приглашают занять кафедру епископа. Обаяние красноречия Иоанна заключалось в простой, непринужденной форме его бесед, в метких образах и сравнениях, в большом количестве острот и поговорок, что сближало его речь с живой народной речью. Но огромную популярность Иоанну как ритору обеспечили не эти внешние приемы ораторского искусства, которые можно найти и у языческих риторов того времени, а содержание, какое он облекал в эту форму. Иоанн говорил о человеческих страданиях и нуждах, обличал пороки, честолюбие, жадность, зависть, пьянство, разврат, гнев («Две речи к молодой вдовице», «Три речи к подвижнику Стагирию»). Иоанн при этом не делал различия между императором и рабом, мирянином и монахом, богатым и бедным, за что и приобрел многочисленных врагов, начиная от императора Аркадия и его жены Евдоксии, дважды отправлявших его в ссылку, и кончая богатыми людьми Антиохии, покушавшимися на его жизнь.

Другой жанр древнегреческого красноречия – жанр похвальной речи – с IV в. также становится очень распространенным в христианской литературе. В своих жанровых признаках он не претерпевает каких–либо значительных изменений по сравнению с поздними образцами языческой риторики – произведениями Фемистия, Гимерия, Либания. Христианским панегирикам свойственна искренность человеческого чувства – это заметно и в утешительных речах Григория Нисского, и у Василия Кесарийского , в речах, прославляющих христианские праздники, и в утешительных и надгробных речах Григория Назианзина. Особенно замечательна в эмоциональном отношении «Надгробная речь Василию Великому, архиепископу Кесарии Каппадокийской» – лебединая песнь Григория Назианзина. Просто, но с большой и трогательной любовью рассказывает оратор о своем близком друге юности. Этот панегирик оживляют воспоминания Григория о годах, проведенных вместе с Василием в Афинах, об атмосфере, которая окружала христиан, живших в языческом по духу городе. Григорий тонко и искусно воссоздает образы окружавших их людей, детали быта и, что особенно важно, – некоторые черты духовной жизни того времени, например сильное увлечение афинской молодежи риторским образованием.

Жизнеописания знаменитых людей составляют в византийской литературе самостоятельный интенсивно развивающийся жанр, который также уходит своими корнями в литературу языческую. С течением времени этот жанр становится одним из ведущих в византийской литературе, а житийная литература – одним из видов «массового» чтения. Основные причины этого заключаются, во–первых, в том, что произведения житийного жанра, повествующие в простой форме, уснащенной подчас занимательными историями, о благочестивой жизни святого, были очень удобны для распространения в широких народных кругах новой идеологии; во–вторых, в том, что растущее с самого начала IV в. увлечение аскетизмом находило благодарную почву в житийной литературе, героем которой становится аскет–пустынник. Начиная с IV в. этот жанр развивается чрезвычайно интенсивно, принимает различные формы и к VII–VIII вв. выливается в отчетливо выраженные различные направления житийной литературы.

Формы повествования в этом жанре были различны даже на протяжении одного века, что определялось целями, которые преследовал тот или иной агиограф. Так, Афанасий Александрийский , желая преподать инокам идеал аскета–пустынника, составляет по собственным впечатлениям и по рассказам лиц, знавших первого уставодателя монашеских общин Антония Египетского, его житие в форме, близкой к биографическому энкомию, и в то же время не чуждой христианской проповеди.

Жизни не одного, а многих пустынников посвящает свой труд младший современник Афанасия Палладий, родом из Малой Азии. В конце 80–х годов IV в. он поселяется на целое десятилетие в египетской пустыне, наблюдает там жизнь монахов, результатом чего является написанная им в конце жизни «Лавсийская история» («Лавсаик»), – произведение, удивительное по своей непосредственности, чрезвычайно занимательному изложению даже самых обыкновенных фактов из жизни отшельников, произведение, по своим интонациям близкое к византийскому фольклору. Книга Палладия способствовала ознакомлению христиан с образом жизни и характерами египетских подвижников.

Те же цели преследует и , родившийся на двадцать три года позже Палладия в евфратской Сирии. Он повествует о жизни тридцати аскетов евфратской земли, посвящая каждому из них отдельную главу сочинения, носящего двойное название – «Повесть о любящих Бога, или О подвижниках». Автор пишет главным образом о своих современниках, которых он знал лично, или в крайнем случае о лицах, живших до него нем- го ранее, но известных ему по рассказам очевидцев; его повествование так же, как и повествование Палладия, отличается конкретностью наблюдений, убедительностью рассказа, живостью в передаче виденного им. У Феодорита отсутствует чувство добродушного юмора в отношении описываемых им событий, что составляет индивидуальную черту Палладия, и потому повествование Феодорита несколько суше и однообразнее. Но все же и оно подкупает каким–то размеренным течением неторопливого рассказа, в котором опять–таки благодаря большой конкретности, даже можно сказать – реалистичности описаний перед нами как живые встают не только самые образы людей того времени, но и характернейшие подробности их повседневной жизни. Такое внимание к мельчайшим деталям быта, стремление к точному воссозданию атмосферы, в которой жили отшельники, следует считать положительным качеством новой литературы: очень важно, что такой метод служит одним из средств характеристики человека.

В позднейшее время приемы жизнеописания становятся все более однообразными и в конце концов приводят к трафаретной композиции, эпитетам, метафорам, к трафаретному образу описываемого лица, что совершенно отсутствует в первых житийных произведениях, о чем свидетельствует, например, житие Антония Египетского. В композиции этого жития прежде всего обращает на себя внимание сложная форма, которая позволяет автору применить разнообразные средства для выражения своей мысли.

Все житие представляет собой послание Афанасия «к инокам, находящимся в чужих странах», а само это послание складывается не только из авторского повествования, но и из прямых речей и посланий Антония (одна речь – поучение инокам по поводу дьявольских наваждений – гл. 16–43, другая – ответ Антония языческим философам – гл. 74–80 и т. д.). У Палладия же и у Феодорита композиция житий несравненно проще; они повествуют не о всей жизни отшельника, а лишь о каком–либо одном, в лучшем случае – нескольких эпизодах из его жизни. Эти авторы используют всего два приема повествования: первый – рассказ от лица автора, иногда от лица другого человека, обычно – очевидца, и второй – прямая речь самого отшельника. В обрисовке главного героя агиографы еще не прибегали к постоянным традиционным эпитетам, подчас носившим печать нарочитого славословия; рассказ их всегда непосредствен и своеобразен, ярок и выразителен.

Только в VI в. житийный жанр утрачивает непосредственность и своеобразие, приобретая трафаретные черты. Это видно на примерах житий, составленных знаменитым агиографом VI в. Кириллом Скифопольским (жившим в галилейском городе Скифополисе). Нам известны пять его житий: Евфимия, Саввы, Иоанна Молчальника, Кириака и Феогния. Во всех этих жизнеописаниях четко прослеживается схема житийного жанра, ставшая с этого времени традиционной. Вначале в общей форме дается похвала святому, как, например: «Феогний всепрославленный, великая краса всей Палестины, ярчайший светильник пустыни и яснейшее светило архиерейства». Далее рассказывается о месте рождения святого, его родителях (как правило, это самые благочестивые христиане), о том, как он становится монахом, затем продвигается далее по ступеням духовного сана или удаляется в пустыню и основывает там киновию. Изложение очень простое, стилистические украшения почти полностью отсутствуют. Этот спокойный повествовательный тон рассказа о благочестных трудах подвижника нарушают отдельные эпизоды из его жизни, придающие рассказу некоторую занимательность; как правило, это рассказы о чудесах, свершенных святыми (например, об укрощении разбушевавшегося моря Феогнием или о том, как лев отражал натиск варваров–сарацинов, как лев убежал от странников по молитве Иоанна и др.).

В VI в. создаются образцы и более изощренных по языку и стилю жизнеописаний с большим количеством стилистических украшений, часть из которых приобретают характер штампа (эпитеты «светоч», «светило», «честная жемчужина», «краса» и др.). Это ясно из жизнеописания того же Феогния, составленного в начале VI в. Павлом Элладским. Его стремление к сложным витиеватым описаниям чувствуется постоянно: «Так заповедал ученикам своим царь славы Христос. Поэтому они усердно восприняли божественную заповедь, с избытком озарили всю подсолнечную молниями своих чудес, и безупречно исполнив возложенное на них служение, и свои драгоценные телеса, те богозданные орудия, которые древний закон назвал «кожи овни червлены», оставив на земле, как некогда оставил на земле свою плоть тот самый пламенный пророк Илия, отошли с радостью к творцу всех дел и смело предстали перед нерукотворным царским престолом».

Таким образом, мы видим, что в смысле форм выражения мысли житийный жанр переживает эволюцию по нисходящей линии. Это не могло не сказаться и на содержании самих произведений. Если из жития Антония мы узнаем о социальном происхождении героя (гл. 1) и об исторических событиях того времени – о гонениях на христиан при Максимине (гл. 46–47), о враждебных действиях ариан и язычников (гл. 82), то ничего подобного мы уже не найдем у последующих авторов. Их занимают одни только деяния подвижника, совершенные им чудеса и подвиги; в лучшем случае это будут краткие упоминания о внешних собы- тиях лишь постольку, поскольку они имеют отношение к отшельнику, – например, сообщение Кирилла о нашествии сарацин на тот монастырь, где жил Иоанн Молчальник (гл. 13). Если житие Антония полемически заострено, ибо в нем ярко выражена антиязыческая и антиеретическая направленность, то в произведениях последующих агиографом она или отсутствует, или опять–таки едва уловима. Афанасий допускает прямые обличения мелетиан, манихеев (гл. 68), ариан (гл. 68, 69); его рассуждения о преимуществах христианской веры над языческими «доказательствами от разума» направлены не только против язычников, но своей скрытой стороной и против ариан (гл. 73, 77, 80). Ничего подобного мы не найдем в агиографии хотя бы того же Кирилла Скифопольского . Если в жизнеописаниях Палладия каким–то образом отразилась жизнь того времени, преимущественно в ее нравственных проявлениях, то опять мы напрасно станем искать то же самое у Кирилла или у еще более позднего агиографа – Игнатия. В самом деле, «Лавсаик» Палладия – это не только аскетическая жизнь отшельников, но еще и сама бесхитростная жизнь простых людей с их пороками и страстями: таков рассказ о сребролюбивой девице (гл. 6), о рабыне Потамиене, преследуемой ее распутным хозяином (гл. 3), таков рассказ об одном богатом египтянине, безумно влюбившемся в замужнюю женщину свободного происхождения (гл. 19, 20 о Макарии Египетском). Нередко у Палладия встречаем особые истории–превращения, по–видимому, бытовавшие в фольклорном творчестве народов Востока – например, эпизод с египтянином, который не мог соблазнить намеченную им жертву и обратился к помощи мага–волшебника, превратившего эту женщину в кобылу; прежний человеческий облик возвращает ей Макарий Египетский, окропив ее святой водою.

«Повесть о любящих Бога» Феодорита также сообщает нам интересные сведения о местных обычаях, нравах сирийцев того времени. Напротив, из житий Кирилла мы узнаем лишь только то, что касалось узкого круга лиц, стоявших преимущественно на высших ступенях церковной иерархии.

Следующие два довольно продуктивных жанра христианской литературы IV–VI вв., также уходящие своими корнями в литературу языческую, стоят, как уже указывалось, в стороне от философско–богословского направления. Это эпистолярный и историографический жанры. С точки зрения формальной, христианская эпистолография не претерпевает каких–либо значительных изменений: в ней сохраняются те же самые формулы обращения к адресату, какие были в эпистолярном творчестве язычников, те же формулы заключительных строк послания. Интересны некоторые правила эпистолярного искусства, преподанные Григорием Назианзином в письме 51 своему зятю Никобулу: они касаются трех основных признаков, соблюдение которых, по мнению автора, поможет составить письмо, безукоризненное с точки зрения стиля и содержания. Первый признак – размер, второй – ясность речи, третий – приятность слога. Рассуждения Григория таковы: «Одни из эпистолографов пишут длиннее, чем следует, другие – слишком коротко; и первые и вторые грешат против меры, подобно стрельцам из лука… Мерой письма служит необходимость: длинно писать не надо, если предметов не много, и кратко, если их много… Чтобы соблюсти меру, следует в том и другом случае избегать неумеренности. Вот что я знаю относительно краткости.

Относительно же ясности известно, что следует, насколько возможно, избегать книжного слога, но склоняться более к разговорному. Коротко говоря, такое письмо наилучшее и прекрасное, которое убеждает как необразованного человека, так и образованного; первого потому, что составлено в соответствии с понятиями простых людей, второго – потому, что выше таких понятий… Ведь одинаково неуместны и разгаданная загадка, и письмо, подлежащее разъяснению.

В–третьих, письмо должно быть приятным. Этого мы добьемся, если напишем его не совершенно сухо, неприятным или неизящным образом, некрасиво, как говорится, – без украшений; т. е. если напишем его, введя гномы, пословицы, изречения, а также шутки и загадки, благодаря чему речь становится приятней; но и ими не следует пользоваться сверх меры, ибо первое грубо, а второе напыщенно. Ими надо пользоваться в той мере, в какой пользуются красными нитями в тканях. Тропы мы допускаем, но в небольшом количестве и благопристойные. Антитезы, параллелизмы и исоколоны оставляем софистам; если же и употребим их где–либо, то сделаем это скорее словно в шутку, нежели серьезно. Более всего в письме следует стремиться к умеренной красоте, чтобы оно казалось более естественным».

Разумеется, письма теперь наполнены новым содержанием: они отражают новые идеи, взгляды, убеждения, новые жизненные явления. Так, некоторые письма того же Григория Назианзина (всего их сохранилось 243) содержат христианские наставления и советы; другие, написанные в период полемики с еретиком Аполлинарием, представляют собой догматический интерес (письма пресвитеру Кледонию, патриарху Нектарию). Переписка Василия Великого, Иоанна Златоуста охватывает весьма широкий круг лиц, христиан и язычников. Их послания прекрасно передают мироощущение автора: например, тонкую поэтическую натуру Василия Кесарийского , умевшего прекрасно чувствовать и передавать красоту природы (письмо 14 Григорию Назианзину); или твердую силу воли и бодрость духа престарелого Иоанна Златоуста, едущего под палящим солнцем дорогой ссылки на чужую землю (письма 6 и 9 Олимпиаде).

От эпистолярного творчества Синесия сохранилось более 150 писем самого разнообразного содержания; среди них есть интимные (письма Ипатии, у которой Синесий учился философии, брату его Евоптию, другу Олимпию), а также полные напряжения й суровости (повествующие о бедствиях в Пентаполе, где Синесий жил последние годы, – письмо 69 епископу Феофилу, 89, 107 брату). С точки зрения внешней отделки многие письма Синесия отмечены необыкновенным изяществом, сочетающимся подчас с остроумной игрой мысли и чувства. Особенно замечательно письмо 1 к Никандру: «Мои книги это – мои дети», – так начинает он это письмо.

Эпистолярное творчество представителя газской школы софиста Энея (сохранилось 25 писем) свидетельствует об огромной силе античных традиций, владевших умом христианина, получившего образование в языческой риторской школе: почти каждое письмо Энея наполнено большим количеством имен и образов, взятых из древнегреческой литературы или истории (например, письмо II Кассу, XV пресвитеру Стефану, XXI пресвитеру Дорофею, XXIII софисту Епифанию). По объему, общему стилю и композиции эти письма имеют много общего с фиктивными беллетристическими письмами известных деятелей второй софистики Алкифрона и Элиана.

Подобно эпистолярному жанру, который, как мы видели, не претерпел существенных изменений в формальных приемах, выработанных античной традицией, жанр историографии в основном также свободен от нововведений. Хотя труды византийских историографов различны по масштабам повествования, по качеству психологической характеристики изображаемых исторических деятелей, по критериям в отборе фактов, не говоря уже об индивидуальной осведомленности и таланте автора, все же техника исторического повествования, задачи его остаются такими же, какими они были в историографии античной.

Историографический жанр впервые в христианской литературе получает наиболее значительное выражение в VI в., развиваясь главным образом в двух направлениях: всемирная хроника и история в собственном смысле этого слова. Всемирные хроники составлялись в большинстве случаев монахами; в хронологическом порядке описывали они события «от сотворения мира» приблизительно до того времени, очевидцами которого они были. Как правило, авторы стремились лишь к простому перечислению важных, с их точки зрения, событий, подчас даже легендарного характера. Из хронографов VI в. наиболее известны Гесихий Милетский, Иоанн из Антиохии и Иоанн Малала. Малала – наиболее значительный автор среди тех, кто писал в жанре всемирной хроники. Его «Летопись» пользовалась большим успехом у современников и оказала значительное влияние на последующих хронистов, послужив им замечательным образцом для произведений такого рода; она была переведена на древнерусский язык. Такая популярность труда Малалы была вызвана главным образом простым и безыскусственным стилем, напоминающим народные сказания.

Авторы, работавшие в области собственно историографии, описывали не столь большие хронологические периоды, как хронографы. По большей части это была современная им история или близкий к ней период. За образцы исторического повествования они чаще всего принимали сочинения Геродота, Фукидида, Полибия. Это сказывается в стремлении к широкому охвату событий, в ярко выраженной свободной манере повествования, в использовании мифологических образов, в составлении прямых речей некоторых действующих лиц. Среди представителей историографии VI в. наиболее интересны Прокопий Кесарийский – автор «Истории войн Юстиниана с персами, вандалами и готами» и «Тайной истории», Агафий Миринейский – автор труда «О царствовании Юстиниана» и его продолжатель Менандр Протиктор. В центре внимания всех этих авторов – войны Юстиниана, но оценки их различны: оценка Прокопия в его «Тайной истории», опубликованной, вероятно, после смерти Юстиниана, – это оценка оппозиционера по отношению к императору; она крайне противоположна духу и направлению исторических трудов Агафия и Менандра. Отличительной чертой произведений Прокопия и Агафия является их многоплановость: она позволяет авторам охватывать много событий социально–экономической и духовной жизни людей того времени, сообщить важные сведения этнографического, географического характера; вместе с тем этим авторам удается дать живые портретные и характерные зарисовки чем–либо примечательных лиц (например, энергичного, предусмотрительного в военных действиях полководца Велизария в «Истории войн Юстиниана с персами, вандалами и готами» или коварного и жестокого Юстиниана в «Тайной истории», красноречивого Айета, родом из Колхиды, истинного патриота – в труде Агафия «О царствовании Юстиниана»).

Краткая характеристика литературы Восточноримской империи IV–VI вв. позволяет сделать следующие основные выводы: в этот период литература, новая по своей идейной направленности и содержанию, с одной стороны, широко пользуется традициями античной культуры и литературы и тем самым осуществляет не только эстетическую преемственность в культурном развитии греческого народа, но и способствует культурному образованию других народов, входивших в состав Восточноримской империи. В то же время в литературе этой поры, не во всей, но в какой–то ее части, намечаются существенные сдвиги в приближении ее к народному творчеству, что сказывается в использовании народного языка, народной мелодики и ритмики; это ведет к возникновению некоторых новых жанров и к обогащению старых, изменяющихся во внутренних и внешних чертах и доносящих до нас своеобразный колорит своей эпохи,